К Георгиевским наградам относились: орден св. Великомученика и Победоносца Георгия, Знак Отличия этого ордена, Георгиевские кресты, Золотое оружие, Георгиевские знамена, штандарты, флаги (кормовой и знаменный), вымпелы и Георгиевские трубы. По новому статуту ордена св. Георгия 1913 г. медаль «За храбрость» тоже была отнесена к разряду Георгиевской и «установлена для пожалования нижних воинских чинов за проявленные ими в военное или мирное время подвиги мужества и храбрости».
После Февральской революции приказом Верховного Главнокомандующего А.А. Брусилова от 29 июня 1917 г. было разрешено награждать офицерским Георгием солдат, исполнявших на поле боя обязанности начальника и проявивших при этом храбрость. Одновременно офицеры по решению общего собрания чинов подразделения могли за отличия удостаиваться награждения солдатским Георгиевским крестом. В обоих случаях на ленточке Знака Отличия добавлялась металлическая лавровая ветвь. Так и стала эта награда называться неофициально «Георгий с веточкой». Такой крест высоко ценился в армейской среде — достаточно сказать, что офицерами солдатский Георгий должен был носиться выше всех других орденов, кроме Георгия IV степени.
В Первую мировую войну офицерский орден св. Георгия I степени не выдавался, II степень награды заслужили четверо российских подданных, III степень — 53 человека, IV степень — почти 4 тыс. человек.
Кавалерами II степени ордена св. Георгия были командующие фронтами генералы Н.Н. Юденич, Н.И. Иванов, Н.В. Рузский и Великий князь Николай Николаевич Младший.
Из этих военачальников наиболее известно имя Николая Николаевича Юденича — одного из вождей белой армии в 1918-1919 годах. В Первую мировую войну он воевал на Кавказском фронте против турок. Свою первую Георгиевскую награду, орден Георгия IV степени, Юденич получил «за разгром 3-й турецкой армии с пленением 9-го турецкого корпуса и остатков двух дивизий 10-го и 11-го корпусов» в знаменитой Сарыкамышской операции в 1914-1915 годах. Русские войска неожиданным, хорошо организованным контрударом разгромили наступавшую 3-ю турецкую армию. Противник потерял до 90 тыс. человек, общие же потери русских войск не превысили 20 тыс. человек.
Обе следующие свои Георгиевские награды, ордена III и II степеней, Юденич получил за удары по той же 3-й турецкой армии, противостоявшей русской Кавказской армии. Орден Георгия III степени Николай Николаевич заработал за разгром правого крыла этой армии, составлявшего 90 батальонов пехоты (почти половину всей 3-й турецкой армии). После завершения данной операции летом 1915 г. Юденич, уже командующий Кавказской армией, стал носить два белых Георгиевских креста — один на груди и один на шее.
Ровно через год Кавказская армия осуществила одну из самых успешных операций всей войны, Эрзурумскую, названную по городу-крепости, захваченной у турок во время сражения. Снова 3-я турецкая армия понесла большие потери (66 тыс. человек, в том числе 13 тыс. пленными, а также всю артиллерию), а генерал Юденич получил право носить знаки отличия ордена св. Георгия II степени — большой белый крест на шее и четырехугольную золотую звезду на груди с надписью «За службу и храбрость».
Среди награжденных III степенью ордена Георгия за Первую мировую войну — генерал-лейтенант А.Е. Гутор, главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта в мае - июле 1917 года, в числе первых перешедший после Октября на сторону революции. Однако большинство генералов-кавалеров ордена св. Георгия III степени сражались на стороне контрреволюции. Достаточно назвать фамилии Л.Г. Корнилова, А.М. Каледина, Н.Н. Духонина, А.И. Деникина, Ф.А. Келлера.
Полковник Н.Н. Духонин первую Георгиевскую награду получил за рекогносцировку укреплений крепости Перемышль в сентябре 1914 г. Перемышль вскоре был взят, а Духонин награжден Золотым Георгиевским оружием. В следующем, 1915 г. он, будучи командиром 165-го пехотного Луцкого полка, в течение одного месяца (мая) лично возглавил две атаки своих подчиненных, увенчавшиеся успехом. Было взято 1,2 тыс. пленных, 15 пулеметов и другие трофеи. За этот подвиг Духонин стал кавалером ордена Георгия IV степени.
Говоря о Георгиевских кавалерах Первой мировой войны, нельзя не вспомнить генерала Алексея Алексеевича Брусилова. Он был награжден орденом Георгия IV степени в первый же месяц войны за успешную операцию по взятию Львова и Галича, завершившуюся 22 августа. 9-я армия, которой командовал Брусилов, пересекла 7 августа государственную границу и в течение двух недель нанесла несколько серьезных поражений австрийцам. Эти успехи стали важной частью грандиозной Галицийской битвы между русскими и австрийскими войсками.
Следующую, III степень этой награды Алексей Алексеевич получил за отличие при завершении Галицийской битвы, в результате которой австрийцы были вынуждены очистить Галицию, потеряв при этом 400 тыс. человек. Орден был вручен ему в сентябре 1914 г.
Самой выдающейся операцией на Русском фронте в годы Первой мировой войны стал Брусиловский прорыв. Его осуществили войска Юго-Западного фронта, которым командовал генерал Брусилов.
Юго-Западный фронт имел в полосе наступления небольшое превосходство над пятью австро-германскими армиями в живой силе — 573 тыс. штыков против 448 тыс., легкой артиллерии —1,7 тыс. орудий против 1,3 тыс. Однако русские значительно уступали противнику в тяжелой артиллерии — 168 орудий против 545.
Командующий фронтом сумел перед началом наступления создать на участках прорыва превосходство в силах и средствах: в пехоте в 2-2,5 раза, в артиллерии в 1,5-1,7 раза. Резерв фронта составляли свыше пяти пехотных дивизий, хотя для развития успеха этих сил явно недоставало.
Перед наступлением в войсках провели тщательную подготовку. Особое внимание уделялось разведке обороны противника. Плацдармы для прорыва подготовили в инженерном отношении, создав в каждом по шесть-восемь параллельных траншей. Войска обучали преодолевать вражеские позиции, состоявшие из двух-трех укрепленных полос.
Широкомасштабная операция Юго-Западного фронта готовилась в строжайшей тайне. Это позволило в известной степени достигнуть внезапности при прорыве позиций австро-германских армий. Кстати, идеи генерала Брусилова широко применялись нашими полководцами в годы Великой Отечественной войны.
Известны также случаи посмертного награждения в Великую народную войну орденом Георгия, что его статутом не предусматривалось. Отмечено более 200 случаев, когда описание подвига заканчивается словами: «Смертью своей запечатлел героический подвиг». Такое награждение за один только 1915 год в архивных документах встречено 57 раз.
В июне 1916 года командир 183-го пехотного Пултусского полка полковник Евгений Говоров, как написано в представлении к награде, «бросился во главе своих подчиненных в атаку на орудийную неприятельскую батарею, с боем взял ее, но сам погиб сраженный пулей, запечатлев славной смертью содеянный геройский подвиг». Посмертно Говоров был произведен в генерал-майоры и уже в этом чине удостоен ордена св. Георгия III степени.
В 1913 г. появился новый статут ордена св. Георгия. Причисляемое к этому ордену Золотое оружие получило новое официальное название: Георгиевское оружие и Георгиевское оружие, украшенное бриллиантами. Маленький эмалевый крестик ордена св. Георгия стал помещаться на всех видах этого оружия. Разница была лишь в том, что на оружии с бриллиантами и крестик украшался драгоценными камнями. На оружии генерал-лейтенантов и полных генералов надпись «За храбрость» заменялась иногда указанием на подвиг, за который пожалована награда. С этого времени Георгиевское оружие официально получает не золотой эфес, а лишь позолоченный. Правда, в примечании к статуту указывалось, что «эфес и приборные металлические части ножен разрешается изготовлять из золота за счет самого награжденного».
В Первой мировой войне Георгиевское оружие стало одним из самых почетных видов наград. По своему значению оно шло сразу после ордена св. Георгия IV степени.
Первым награжденным Георгиевским оружием, украшенным бриллиантами, за бои с 21 августа по 10 сентября 1914 г. стал генерал от инфантерии П.А. Лечицкий, командующий 9-й армией, пожалованный 23 сентября и получивший Грамоту на эту награду № 1.
20 июня 1916 года была пожалована Георгиевская шашка, украшенная бриллиантами, Главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта генералу от кавалерии А.А. Брусилову с надписью «За поражение австро-венгерских армий на Волыни, в Буковине и Галиции 22-25 мая 1916 г.».
Изготовление и посылка наградного бриллиантового оружия заняли много времени, и лишь 13 июля 1917 г. Георгиевская шашка для Брусилова стоимостью 3 тыс. рублей была отправлена.
Генералы и офицеры были главными действующими лицами на полях сражений в Первую мировую войну. Огромные потери среди офицеров, большое количество награждений командного состава свидетельствуют о высоком чувстве патриотизма, мужестве и храбрости руководящего состава русской армии. Офицеры личным примером вели за собой подчиненных, извечным призывом «Делай, как я!» поднимали солдат в атаку. Наглядный пример начальников побуждал и нижние чины воевать также мужественно и отважно.
Александр СУМСКОЙ
Кем гордились в России в годы Великой войны? Козьма Крючков, Римма Иванова, Александр Казаков - 100 лет назад их знала почти вся страна. О подвигах этих простых людей на Великой войне писали газеты и журналы, о них рассказывали детям в школах и ставили за них свечи в церквях.
Нельзя сказать, что их слава совсем обошлась без пропагандистской составляющей - на каждой войне есть место подвигу, но чаще всего большинство из них остаются безвестными. Тем не менее, тогда никому в голову не приходило что-либо выдумывать, как это всего спустя несколько лет активно станет делать советская пропагандистская машина. Новой власти потребуются не столько герои, сколько мифы, и реальные герои Великой войны будут несправедливо преданы забвению почти на век.
Лихой казак Козьма Крючков
В годы Первой мировой войны имя молодого казака Козьмы Крючкова было известно, без преувеличения, всей России, включая безграмотных и равнодушных к происходящему в мире и стране. Портрет статного молодца с лихими усами и фуражкой набекрень красовался на плакатах и листовках, лубочных картинках, почтовых открытках и даже папиросных пачках и коробках шоколадных конфет «Геройские». Крючков эпизодически присутствует даже в романе Шолохова «Тихий Дон».
Столь громкая слава рядового воина была следствием не только одной его доблести, которая, кстати, никакому сомнению не подлежит. Крючкова, выражаясь современным языком, «распиарили» еще и потому, что свой первый (но далеко не единственный) подвиг он совершил в первые дни войны, когда всю страну переполнял ура-патриотический подъем и ощущение скорой победы над тевтонскими полчищами. И именно он получил в Первую мировую первый Георгиевский крест.
Козьма Крючков
К началу войны уроженцу Усть-Хоперской станицы Войска Донского (ныне территория Волгоградской области) Крючкову исполнилось 24 года. На фронт он угодил уже опытным бойцом. Полк, в котором служил Козьма, был расквартирован в литовском городке Калвария. Немцы стояли неподалеку, назревало большое сражение в Восточной Пруссии, и противники наблюдали друг за другом.
12 августа 1914 года во время сторожевого рейда Крючков и трое его однополчан - Иван Щегольков, Василий Астахов и Михаил Иванков - внезапно столкнулись с разъездом немецких улан численностью 27 человек. Немцы увидели, что русских всего четверо и бросились в атаку. Казаки пытались уйти врассыпную, но вражеские кавалеристы оказались проворнее и окружили их. Крючков пытался отстреливаться, но патрон заклинило. Тогда с одной шашкой он вступил в бой с окружившими его 11 врагами.
Через минуту боя Козьма, по его собственным воспоминаниям, был уже весь в крови, но раны к счастью оказались неглубокими - ему удавалось уворачиваться, в то время как сам бил врагов смертельно. Последние удары по немцам он наносил их же пикой, выхваченной у одного из убитых. А товарищи Крючкова расправились с остальными германцами. К концу боя на земле лежали 22 трупа, еще двое немцев были ранены и попали в плен, а трое бежали прочь.
В лазарете на теле Крючкова насчитали 16 ран. Там его навестил командующий армией генерал Павел Ренненкампф, поблагодарил за доблесть и мужество, а затем снял георгиевскую ленточку со своего мундира и приколол на грудь героя-казака. Козьма был награжден Георгиевским крестом 4-й степени и стал первым русским воином, получившим боевую награду в начавшейся Мировой войне. Троих других казаков наградили георгиевскими медалями.
О доблестном казаке доложили Николаю II, а затем историю его подвига изложили на своих страницах почти все крупнейшие газеты России. Крючков получил должность начальника казачьего конвоя при штабе дивизии, его популярность к тому времени достигла апогея. По рассказам сослуживцев, весь конвой не успевал прочитывать писем, приходивших на имя героя со всей России, и не мог съесть всех посылок со сладостями, которые присылали ему поклонницы. Петроградцы прислали герою шашку в золотой оправе, москвичи - серебряное оружие.
Когда дивизия, где служил Крючков, отводилась с фронта на отдых, в тыловых городах ее встречали с оркестром, тысячи любопытных зевак выходили поглазеть на народного героя.
Козьма при этом не «забронзовел» и испытание медными трубами выдержал - вновь просился на самые опасные задания, рисковал жизнью, получал новые раны. К концу войны он заслужил еще два георгиевских креста, две георгиевских медали «За храбрость» и звание вахмистра. Но после революции его судьба сложилась трагически.
Вначале он был избран председателем полкового комитета, после развала фронта вместе с полком вернулся на Дон. Но там началась другая братоубийственная война, в которой Козьма сражался за белых. Однополчане вспоминают, что он терпеть не мог мародерства, и даже редкие попытки подчиненных разжиться за счет «трофеев от красных» или «подарков» от местного населения пресекал плетью. Он знал, что само его имя привлекало новых добровольцев и не хотел, чтобы это имя было замарано.
Легендарный казак воевал еще полтора года и получил последнее, смертельное ранение в августе 1919 года. Сегодня его именем назван переулок в Ростове-на-Дону, по его образу вылеплен казак в ансамбле памятника героям Первой мировой войны в Москве.
Сестра милосердия Римма Иванова
Еще одно имя, известное 100 лет назад всей России и почти забытое сегодня — героиня Первой мировой Римма Иванова, сестра милосердия и единственная женщина, награжденная орденом святого Георгия 4-й степени . Она погибла, будучи 21-летней девушкой.
Дочь ставропольского чиновника выбрала стезю народной учительницы, но занималась этим всего год. С началом войны Иванова окончила курсы сестер милосердия, работала в ставропольском госпитале, а в январе 1915 года добровольно направилась на фронт в полк, где уже служил врачом ее брат. Первую георгиевскую медаль получила за мужество при спасении раненых на поле боя - она делала перевязки под пулеметным огнем.
Римма Иванова
Родители волновались за девушку и просили вернуться домой. Римма писала в ответ: «Господи, как хотелось бы, чтобы вы поуспокоились. Да пора бы уже. Вы должны радоваться, если любите меня, что мне удалось устроиться и работать там, где я хотела. Ведь не для шутки это я сделала и не для собственного удовольствия, а чтобы помочь. Да дайте же мне быть истинной сестрой милосердия. Дайте мне делать то, что хорошо и что нужно делать. Думайте, как хотите, но даю вам честное слово, что многое-многое отдала бы для того, чтобы облегчить страдания тех, которые проливают кровь.
Но вы не беспокойтесь: наш перевязочный пункт не подвергается обстрелу. Мои хорошие, не беспокойтесь ради Бога. Если любите меня, то старайтесь делать так, как мне лучше. Вот это и будет тогда истинная любовь ко мне. Жизнь вообще коротка, и надо прожить ее как можно полнее и лучше. Помоги, Господи! Молитесь за Россию и человечество ».
Во время сражения у деревни Мокрая Дуброва (Брестская область сегодняшней Беларуси) 9 сентября 1915 года погибли оба офицера роты, и тогда Иванова сама подняла роту в атаку и бросилась на вражеские окопы . Позиция была взята, но героиня получила смертельное ранение разрывной пулей в бедро.
Узнав о подвиге сестры милосердия, Николай II в виде исключения посмертно наградил ее офицерским орденом Святого Георгия 4-й степени. На похороны героини собрались представители власти и сотни простых жителей Ставрополя, в прощальном слове протоиерей Симеон Никольский назвал Римму «Ставропольской девой», проведя параллель с Жанной д’Арк. Гроб в землю опускали под звуки оружейного салюта.
Однако вскоре в германских газетах был опубликован «решительный протест» председателя кайзеровского Красного Креста генерала Пфюля. Ссылаясь на Конвенцию о нейтралитете медицинского персонала, он решительно заявлял, что «сестрам милосердия не подобает на поле боя совершать подвиги». Эту нелепую ноту даже рассматривали в штаб-квартире Международного комитета Красного Креста в Женеве.
А в России по заказу военного ведомства был снят фильм «Героический подвиг сестры милосердия Риммы Михайловны Ивановой». Фильм получился карикатурным: сестра милосердия на экране, размахивая саблей, семенила по полю в туфлях на высоком каблуке и при этом пыталась не растрепать прическу. Офицеры полка, в котором служила Иванова, посмотрев фильм, пообещали «отловить антрепренера и заставить его съесть пленку». В столицу посыпались письма и телеграммы протеста возмущённых фронтовиков. В итоге по просьбе сослуживцев и родителей Риммы фильм был снят с проката. Сегодня именем Риммы Ивановой названа одна из улиц Ставрополя.
Первый русский воздушный ас
Летчикам Первой мировой войны повезло чуть больше других - спустя 100 лет помнят и про передовой для своего времени самолет Сикорского «Илья Муромец» и про «петлю Нестерова» и самого Петра Нестерова. Наверное, так произошло потому, что в авиации России всегда было чем похвастаться, а в первые советские десятилетия был настоящий культ покорителей небес.
Но когда говорят о самом знаменитом русском летчике-асе Великой войны - разговор не о Нестерове (он погиб через месяц после начала войны), а о еще одном забытом герое - Александре Казакове .
Казаков, как и Нестеров, был молод - в 1914 году ему едва исполнилось 25 лет. За полгода до начала войны он приступил к учебе в первой в России офицерской летной школе в Гатчине, в сентябре уже стал военным летчиком. 1 апреля 1915 года он повторил последний подвиг Нестерова - пошел на таран немецкого самолета. Но, в отличие от того, сбил вражеский «Альбатрос», а сам благополучно приземлился. За этот подвиг летчик был награжден Георгиевским оружием.
Александр Казаков
Казаков, судя по всему, тогда сумел первым выполнить маневр, задуманный Нестеровым, который на самом деле в своем последнем бою вовсе не собирался идти на верную смерть. Он рассчитывал ударить колесами шасси по плоскости крыла вражеского самолета, о чем заранее докладывал начальству, как о возможном и безопасном способе атаки. Но Нестерову, по заключению комиссии, выполнить такой маневр не получилось, и его самолет просто столкнулся с вражеским.
Другой выдающийся воздушный подвиг Казаков совершил 21 декабря 1916 года близ Луцка - он в одиночку атаковал два вражеских самолета «Бранденбург Ц1», сбив один из бомбардировщиков. Русский летчик за эту победу получил орден Святого Георгия 4-го класса. Всего за три года войны Казаков сбил лично 17, а в групповых боях - еще 15 самолетов противника и был признан самым результативным российским летчиком-истребителем Первой мировой .
В августе 1915 года Казаков становится штабс-ротмистром и начальником корпусного авиационного отряда, к февралю 1917 года - он уже командир 1-й боевой авиационной группы Юго-западного фронта. Эта группа стала первым специальным истребительным соединением в русской авиации, но даже став большим начальником, Казаков продолжал лично летать на боевые задания, в июне был в воздушном бою ранен в руку четырьмя пулями, но снова сумел благополучно приземлиться. В сентябре 1917 года он был произведен в подполковники, в декабре того же года на общем солдатском собрании избран командиром 19-го корпусного авиационного отряда.
Большевистский переворот Казаков так и не признал, за что вскоре был отстранен от командования. Не желая служить красным, в июне 1918 года он тайно уехал на белогвардейский русский Север, где стал командиром Славяно-Британского авиационного отряда. Англичане присвоили ему британский офицерский чин, что тоже делалось только в исключительных случаях - десятки других русских пилотов были приняты на службу в звании рядовых. К весне 1919 года Казаков уже майор британских ВВС, причем в боях получил еще одно ранение - в грудь, но опять выжил.
К концу лета 1919 положение белогвардейских частей на русском Севере становилось все тяжелее, и командование британского экспедиционного корпуса начало готовиться к эвакуации, согласившись при этом взять с собой русских летчиков. Но Казаков не пожелал покидать родину и, как считают, покончил жизнь самоубийством - 1 августа во время очередного вылета он направил свой самолет в отвесное пике на собственный аэродром. На его могиле поставили надгробие из двух перекрещенных пропеллеров, а на белой доске вывели надпись: «Летчик Казаков. Сбил 17 немецких самолетов. Мир праху твоему, герой России ».
Школа маршалов и атаманов
Это лишь три судьбы забытых русских героев Первой мировой войны. Но некоторым участникам безумной бойни повезло больше - они прожили долгую жизнь, а война стала лишь первой ступенькой карьеры. Многие будущие советские знаменитые военачальники первые подвиги совершили именно на фронтах «империалистической». Причем, подвиги настоящие - ведь будущие маршалы еще были в небольших чинах.
Строка в биографии Семена Буденного : «Участник Первой мировой войны. Отличался большой личной храбростью, стал кавалером четырех Георгиевских крестов, старший унтер-офицер ». В биографии Георгия Жукова значилось: «Во время Первой мировой войны был призван в армию, попал на фронт в кавалерию, дослужился до звания унтер-офицера. Воевал храбро и был награжден двумя Георгиевскими крестами ».
Семен Буденный. 1912 год.
В самом начале войны, прибавив себе два года, на службу в русскую армию попросился и 17-летний Константин Рокоссовский . Уже через несколько дней будущий маршал отличился - переодевшись в гражданское, сходил в село, куда вошли немцы, и провел разведку их численности и вооружения. Когда немцы двинулись вперед, подготовившиеся русские их встретили огнем, обратили в бегство и разгромили, а Рокоссовского наградили Георгием IV степени.
В Литве, когда германская конница с пехотным полком с налета захватили станцию Трошкунай, Рокоссовский с четырьмя однополчанами уничтожил всех немецких корректировщиков огня. Храбрецы весь день просидели во вражеском окопе, отстреливаясь из оружия убитых немцев, и лишь под покровом темноты без потерь отошли к своим. За этот подвиг Рокоссовский был награжден второй Георгиевской медалью IV степени, и это далеко не все «георгиевские» награды будущего маршала.
А вот подвиг будущего белогвардейского атамана, а в ноябре 1914 года - хорунжего Григория Семенова . В ноябре 1914 года германская кавалерийская бригада неожиданно атаковала шедшие без охранения обозы казачьей бригады, захватила пленных и массу трофеев, в том числе знамя 1-го Нерчинского полка. Но в это время из разведки возвращался хорунжий Семенов с 10 казаками. Узнав, что произошло, будущий атаман со своим маленьким отрядом стремительно атаковал германский арьергард, порубил и обратил в бегство заставу противника.
Немцы были так шокированы, что не разобравшись в силах русских, бросились бежать, заразили паникой своих товарищей, и вскоре весь полк, бросив добычу, устремился прочь. В результате было отбито знамя, 150 повозок, артиллерийский парк, освобождено 400 пленных. Семенов был награжден орденом Святого Георгия IV степени, все его казаки - Георгиевскими крестами.
Позже Семенов отличился в еще одной сходной ситуации. Снова с разъездом из 10 казаков он был отправлен в сторону вражеских позиций на шоссе в сторону города Млава. Заметив, что германская пехотная застава ночью потеряла бдительность и греется у костров, казаки открыли по ней огонь с нескольких сторон. Разогнав и перебив заставу, казаки начали демонстративно разбирать проволочные заграждения. И снова случилась «цепная паника» - немцы приняли налет за крупное наступление, бегущие пехотинцы напугали роту, отступающая рота - городской гарнизон Млавы.
Семенов скрытно продвигался следом, периодически посылая казаков с донесением командованию, и в сам город вошел лишь с одним бойцом. Из единственной имевшийся винтовки они подбили и захватили две машины, ранили нескольких немцев. Подоспевшие подкрепления застали двух героев, взявших город, ужинающими в ресторане на главной улице. Семенова за этот подвиг наградили Георгиевским оружием.
Марсель Пля. Фото: Журнал «Огонёк» от 23 октября 1916 года
Одним из немногих, если не единственным темнокожим кавалером георгиевских крестов III и IVстепеней стал Марсель Пля , полинезиец по происхождению. В Россию он попал в 17 лет, с началом войны пошел на фронт добровольцем и сначала был шофером, а затем попал в экипаж одного из бомбардировщиков «Илья Муромец», где служил мотористом и пулеметчиком.
В апреле 1916 года он принял участие в воздушном налете на укрепленную зенитными орудиями станцию Даудзевас. Немцы обстреляли и подбили русский самолет, но Марсель сумел вылезти на крыло и долгое время оставался там, ремонтируя поврежденные двигатели.
Благодаря темнокожему русскому солдату самолет, получивший около 70 пробоин, сумел совершить посадку. Все члены экипажа за этот бой были отмечены воинскими наградами и повышены в звании, а Марселю Пля было присвоено звание старшего унтер-офицера, о нем активно писала пресса тех лет.
Марсель Пля принял участие и в доработке самолетов «Илья Муромец», предложив его создателю авиаконструктору Игорю Сикорскому ряд усовершенствований. В частности, он отмечал, что на борту бомбардировщика «в воздухе хорошо, хотя и сильно обдувает», однако «на взлете и посадке нестерпимо трясет, и потому приходится вставать», а сиденье мешает при стрельбе и должно быть складным. Все эти замечания были впоследствии учтены Сикорским.
Не пионеры, но герои
Особая история - судьбы малолетних героев войны , тогда еще не пионеров, хотя их подвиги также для поднятия боевого духа использовала пропаганда. Правда, надо признать, и власти, и пресса к таким историям относились осторожно - как и на всякую войну, на Первую мировую мальчишки (а иногда даже девочки) массово убегали из дома. Для родителей и станционных жандармов это стало настоящей проблемой. Только в сентябре 1914 года и в одном только Пскове жандармы сняли с поездов более 100 детей, ехавших на фронт. Но некоторым удавалось добраться и тем или иным способом действительно попасть в части.
12-летний георгиевский кавалер Владимир Владимиров , например, попал на фронт со своим отцом, хорунжим казачьего полка. После гибели отца был взят в команду разведчиков. Во время одного из походов по вражеским тылам попал в плен, но сумел бежать, добыв при этом ценные сведения.
13-летний Василий Правдин неоднократно отличался в сражениях, вынес из боя раненого командира полка. Всего за войну мальчик был награжден тремя георгиевскими крестами.
12-летний сын крестьянина Василий Наумов сбежал на фронт из далекой деревни, был «усыновлен» полком, стал разведчиком, был награжден двумя солдатскими георгиевскими крестами и георгиевской медалью.
14-летний доброволец из Москвы, воспитанник Строгановского училища Владимир Соколов был дважды ранен, дослужился до унтер-офицера и награжден Георгиевским Крестом 4-й степени «за захват неприятельского пулемета во время атаки на австро-германском фронте».
И в завершение - о девочке, ученице 6-го класса Мариинского училища Кире Башкировой . Выдавая себя за «добровольца Николая Попова», она тоже сумела прибиться к воюющему полку и уже через неделю отличилась в ночной разведке, была удостоена георгиевского креста. После того, как однополчане раскрыли тайну «Николая», Киру отправили домой, но вскоре неугомонная девушка вновь очутилась на фронте в другой части.
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ И ЕЁ ГЕРОИ
(К 100-летию Первой мировой войны)
Мы рассказать хотим о той,
Нарочно кем-то позабытой,
Но не такой уж и далекой
Войне,
О Первой мировой!
Ю. Пятибат
« В этом (2014 ) году на территории России впервые отмечается День памяти воинов, павших в боях Первой мировой войны. Недооцененные в период СССР события и герои кровопролитной бойни сегодня выходят из тени, вызывая серьезный интерес со стороны ученых, а также потомков самих участников боевых действий. « Война забытая, вычеркнутая из истории, фактически впервые возвращается в официальную историографию в том масштабе, которого заслуживает»
В. Мединский
ИЗ ИСТОРИИ I МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Поводом для начала войны послужил знаменитый выстрел в Сараево, 28 июля 1914 года. Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Но для того, чтобы эта «
маленькая война» стала Первой мировой, в неё должны были втянуться великие державы. Они к этому были готовы, но в разной степени.
Русское правительство знало, что страна к войне не готова, но и отдать Сербию на растерзание австрийцам, пожертвовав своим, завоёванным кровью русских солдат авторитетом на Балканах, Россия не могла. Император Николай II подписал указ о всеобщей мобилизации. Это было ещё не объявление войны, но грозный для Австро-Венгрии и Германии знак. И 31 июля 1914 года Германия потребовала от России в течение суток прекратить мобилизацию. Ответа на немецкий ультиматум не последовало, и 1 августа германский посол граф Пурталес привёз в российское Министерство иностранных дел ноту об объявлении войны.
Через два дня Германия объявила войну Франции, союзнице России и Сербии, а на следующий день немецкие войска вторглись в нейтральную Бельгию, чтобы через её территорию, кратчайшим путём, идти на Париж. Дальше события нарастали: 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России; 23 августа в войну вмешалась далёкая, как казалось, Япония, объявив войну Германии, а в октябре на стороне Германии выступила Османская империя, через год – Болгария… Мировая война началась, и остановить её уже не было никакой возможности: каждому участнику нужна была только победа…
Война продолжалась более четырёх лет, унеся жизни около 30 миллионов человек. После её окончания мир не досчитался четырёх империй – Российской, Австро-Венгерской, Германской и Османской, а на политической карте мира появились новые страны.
ГЕНЕРАЛЫ ВОЙНЫ
Так уж сложилось в народном сознании, что, сколько бы героизма не проявляли простые солдаты и младшие командиры, сражения выигрывают (и проигрывают) полководцы – фельдмаршалы, генералы… Они принимают решения, определяют стратегию будущего сражения, отправляют солдат на смерть во имя победы. Они и отвечают за исход и каждого сражения, и войны в целом…
В русской армии времён Первой мировой войны было достаточно генералов, командовавших дивизиями, армиями, фронтами. У каждого из них был свой путь, своя военная судьба, своя мера полководческого таланта.
Алексей Алексеевич Брусилов (1853
- 1926)
– человек «
военной косточки», кадровый военный. Воевал ещё в Русско-турецкую войну 1877-1878 годов, где отличился при взятии крепостей Каре и Ардаган. Перед Первой мировой войной он был помощником командующего войсками Варшавского военного округа (напомним, что часть Польши с Варшавой в те времена входила в состав Российской империи). Именно Брусилову довелось доказать силу русского оружия, когда летом 1916 года он, будучи командующим Юго-Западным фронтом, провёл блестящую наступательную операцию. Эта операция получила в военных учебниках название «
Брусиловский прорыв».
Что же произошло в конце мая 1916 года? Наступление на нескольких фронтах планировалось заранее, но оно ещё не было полностью подготовлено, когда французские союзники запросили о помощи: немцы наступали и грозили смять французскую армию. Союзники терпели поражение и на итальянском фронте. Помощь решено было оказать.
Барон
П. Н. Врангель
Брусилов знал, как хорошо укреплена неприятельская оборона, но решился на наступление. Он был талантливым военачальником и решил применить тактику нескольких одновременных ударов, заставив врага гадать – какой из них главный? Армия Брусилова 22 мая перешла в наступление и прорвала оборону противника сразу в четырёх местах, взяв в плен за три дня боёв больше 100 тысяч человек! Наступление русской армии продолжалось всё лето, у немцев и австрийцев была отвоёвана большая территория вплоть до Карпат. Наши потери составили около 500 тысяч человек, но противник потерял убитыми, ранеными и пленными втрое больше – до 1,5 миллиона!
Адмирал
А. В. Колчак
После таких успехов русской армии долгое время колебавшийся румынский король принял решение встать на сторону Антанты. Но даже победоносный Брусиловский прорыв не смог обеспечить Российской империи общий успех в войне. Её экономика разваливалась, власть слабела с каждым месяцем, и 1917 год, с его революциями, был неизбежен…
А что же сам Брусилов? Он снискал широкую популярность не только в армии, но и у простого народа. После Февральской революции, в мае 1917-го был назначен Верховным главнокомандующим, а потом советником Временного правительства. Он отказался участвовать в Гражданской войне на стороне Белой армии, а в 1920 году даже получил должность в Красной армии, что вызвало возмущение у многих его боевых соратников. А потомкам в наследство от прославленного генерала достались интересные мемуары о I мировой войне, которые до сих пор используют в своих работах историки.
Стоит вспомнить и начальника штаба русской армии, генерала от инфантерии (то есть пехотного генерала) Михаила Васильевича Алексеева
(1857
-1918), он был сыном простого солдата и, начав службу в 16 лет, дослужился до генеральского чина. Воевал с турками в 1877-1878 годах, с японцами в 1904-1905 годах, I мировую войну начал начальником штаба Юго-Западного фронта. С августа 1915 года стал начальником штаба Ставки Верховного главнокомандующего (в августе 1915 года император Николай II принял на себя обязанности Верховного главнокомандующего). Но фактически руководил всеми крупными операциями русских армий на германском фронте Алексеев. После Октябрьской революции 1917 года он стал одним из руководителей Белого движения, но Гражданскую войну «
не довоевал», скончавшись в сентябре 1918 года в Екатеринодаре (ныне Краснодар).
Талантливыми военачальниками проявили себя во время I мировой войны и многие будущие вожди Белой армии – А. И. Деникин, Л. Г. Корнилов, Н. И. Иванов, Н. Н. Юденич и другие. Участвовали в сражениях I мировой и такие исторические личности (военачальники времён Гражданской войны), как адмирал А. В. Колчак (он был ещё и известным полярным исследователем), барон П. Н. Врангель, сотни других боевых генералов и офицеров.
Некоторые высшие офицеры времён Первой мировой войны пошли служить в Красную армию – М. Д.Бонч-Бруевич, С. С. Каменев. Многие прославленные советские генералы и маршалы участвовали в войне, чаще всего – унтер-офицерами и простыми солдатами.
ГЕОРГИЕВСКИЕ КАВАЛЕРЫ
Знаменитый Георгиевский крест – высшая солдатская награда времён Первой мировой войны, был учреждён ещё в 1807 году, в начале Наполеоновских войн, и больше 100 лет носил официальное название «
Знак отличия военного ордена». Он вручался только за личную храбрость, проявленную в бою, а в 1913 году императорским указом получил официальное название «
Георгиевский крест», вскоре переиначенном в народе в «
Егория».
Георгиевский крест имел четыре степени отличия. Кроме того, были учреждены и особые Георгиевские медали. Солдатские «
Егории» 1-й и 2-й степеней изготавливались из золота, а 3-й и 4-й степеней – из серебра. Только в конце 1916 года, когда экономика страны оказалась в глубочайшем кризисе, было решено заменить золото и серебро похожими на них, но не драгоценными металлами.
К. Ф. Крючков
Первым в истории получил солдатского «
Георгия» унтер-офицер Кавалергардского полка Егор Митрохин, отличившийся в бою с французами под Фридландом 2 июня 1807 года. А первым, кто заслужил Георгиевский крест в I мировой войне, стал Козьма Крючков, служивший в Донском казачьем полку. Встретив с четырьмя своими товарищами разъезд из 22 немецких кавалеристов, он лично убил офицера и ещё 10 врагов, получив при этом 16 ран. Награда нашла героя уже через десять дней после начала войны – 11 августа 1914 года. О герое писали газеты, его портреты вырезались из журналов и украшали стены барских квартир и крестьянских изб. Во время Гражданской войны Крючков воевал в частях Белой армии и погиб в 1919 году в бою с большевиками.
Cреди георгиевских кавалеров было много солдат, связавших свою судьбу с Красной армией. Многие из них стали со временем прославленными полководцами. Это и герой Гражданской войны Василий Чапаев (три «
Егория»), будущие маршалы: Георгий Жуков, Родион Малиновский и Константин Рокоссовский (по два креста). Полными кавалерами солдатского Георгиевского креста (награды всех степеней) были будущие военачальники И. В. Тюленев, К. П. Трубников и С. М. Будённый. Среди георгиевских кавалеров были также женщины и дети. Единственным иностранцем, награждённым всеми четырьмя степенями Георгиевского креста, был знаменитый французский лётчик Пуаре. Всего за время Первой мировой войны было изготовлено и вручено отличившимся в боях солдатам и унтер-офицерам почти два миллиона «
Егориев» всех степеней.
ДЕТИ НА I МИРОВОЙ
Дети во все времена стремились подражать взрослым. Отцы служили в армии, воевали, и сыновья играли в войну, а в случае появления реального врага всеми правдами и неправдами стремились попасть в действующую армию. Так было в Отечественную войну 1812 года; и во время обороны Севастополя в 1854-1855 годах; и в Русско-турецкую, Русско-японскую войны. и во время Первой мировой войны. Ради того чтобы попасть на фронт, готовы были бросить учёбу не только старшеклассники, но и мальчишки 12-13 лет.
В эти годы в Англии и Франции бойскауты (детское движение, объединявшее в своих рядах сотни тысяч школьников) охраняли железнодорожные вокзалы, мосты, патрулировали дороги. Но и там побеги на фронт были частым явлением. А уж про Россию и говорить не приходится! Мальчишек десятками снимали с поездов, следовавших к линии фронта, отлавливали на железнодорожных вокзалах, объявляли в розыск как «
сбежавших из дома». Большинство из них были возвращены родителям, но попадались и «
счастливчики», ухитрившиеся стать солдатами или партизанами. Многие из них вели себя как настоящие храбрецы, и заслужили боевые награды – Георгиевские кресты и медали. Портреты вчерашних гимназистов в гимнастёрках с новенькими «
Георгиями» на груди будоражили воображение их сверстников, и новые сотни «
юных бойцов» бежали на фронт. Так, в 1915 году газеты напечатали портрет мальчика-чеченца Абубакара Джуркаева, 12-летнего учащегося реального училища, ставшего лихим кавалеристом.
Некоторые мальчишки пытались действовать «
по закону»: заявления с просьбой зачислить их в действующую армию поступили от всех учащихся восьмого класса гимназии города Либавы, от половины старшеклассников Рижской и Казанской гимназий, от учащихся Пензенского рисовального училища…
Гимназист 7-го класса Мазур из города Вильна (сегодня это Вильнюс, столица Литвы) обратился к командующему 1-й армией генералу П. К. Ренненкампфу с просьбой зачислить его на военную службу. И генерал согласился! Мальчик был оставлен при штабе, где даже сделал важное усовершенствование конструкции телеграфа. А потом он погиб, как погибли во время войны миллионы взрослых солдат и сотни пробравшихся в действующую армию детей.
Малолетние добровольцы бежали из Москвы, Петрограда, Одессы, Киева, Новгорода и даже далёкого от фронта Владивостока. Бежали из деревень, казачьих станиц. Побеги на фронт были как одиночными, так и групповыми. В газетах тех лет, есть рассказ о сыне жандармского ротмистра из города Двинска, гимназисте Сосионкове, который собрал группу из восьми учащихся и отправился на войну.
Что делали мальчишки на войне? Они были ординарцами, штабными писарями, санитарами, подносили патроны, а иногда становились лихими разведчиками. Был и такой случай: шестеро мальчиков-партизан из Псковской и Новгородской губерний, пробравшись в тыл немецкой армии, воевавшей против 2-й армии генерала А. В. Самсонова, подбили из винтовки вражеский самолёт.
ГЕРОИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
АЛЕКСЕЕВ Михаил Васильевич
(1857
-1918)
Генерал, крупнейший военачальник, сын офицера, начавшего службу солдатом. Был ординарцем знаменитого генерала М. Д. Скобелева во время Русско-турецкой войны, участвовал в войне с японцами, был начальником штаба Ставки императора Николая II, а после революции – одним из создателей Белой армии.
БОЧКАРЁВА Мария Леонтьевна
(1889
-1920)
Крестьянка, первая после знаменитой Надежды Дуровой русская женщина-офицер. Участвовала в боях, награждена за храбрость Георгиевским крестом и несколькими медалями. Организовала в 1917 году « женский батальон смерти», защищавший Временное правительство. Воевала в составе армии Колчака. После его поражения расстреляна ВЧК в августе 1920 года в Красноярске.
БРУСИЛОВ Алексей Алексеевич
(1853
-1926)
Генерал, великолепный кавалерист, участник Русско-турецкой войны, кавалер многих боевых орденов и двух « Георгиев». Прославился во время Первой мировой войны как умелый военачальник, организатор знаменитого прорыва. После революции служил в Красной армии.
ДЕНИКИН Антон Иванович
(1872
-1947)
Военачальник, писатель и мемуарист. Один из наиболее талантливых генералов Первой мировой войны, командир « железной бригады», отличившейся в боях. После Октябрьской революции командующий вооружёнными силами Юга России, сражавшимися с Красной армией. В эмиграции написал несколько книг. Умер в США. В 2005 году его прах был перенесён в Москву и захоронен на Донском кладбище.
КРЮЧКОВ Козьма Фирсович
(1890
-1919)
Донской казак, уничтоживший в бою 11 немцев, получивший при этом 16 ран и награждённый за это первым в истории этой войны Георгиевским крестом 4-й степени. В одном из боёв Гражданской войны воевавший на стороне белых Крючков был убит.
НЕСТЕРОВ Пётр Николаевич
(1887
-1914)
Один из первых русских лётчиков, штабс-капитан, основоположник высшего пилотажа, придумавший воздушную « петлю Нестерова». Погиб в бою 26 августа 1914 года под Львовом, совершив первый в истории таран вражеского аэроплана.
РОМАНОВ Олег Константинович
(1892
-1914)
Сын великого князя Константина Константиновича, правнук Николая I, поэт, почитатель А. С. Пушкина, един"ственный член императорской семьи, погибший в Первой мировой войне. Умер от раны, полученной во время боя, за несколько часов до смерти был награждён Георгиевским крестом.
ЧЕРКАСОВ Пётр Нилович
(1882
-1915)
Капитан I ранга (посмертно), потомственный моряк, участник Русско-японской войны. Принял неравный бой с превосходящими силами противника и погиб, стоя на капитанском мостике. После этого боя немецкие корабли ушли из Рижского залива.
ПИСАТЕЛИ И I МИРОВАЯ ВОЙНА
« Писатель не может оставаться равнодушным к тому непрекращающемуся наглому, смертоубийственному, грязному преступлению, которое представляет собой война».
Э. Хемингуэй
Те, кто пишет о войне, в большинстве случаев знают войну не понаслышке: сами воевали, были солдатами, офицерами, военными корреспондентами. Первая мировая война подарила миру много блистательных имён, причём как с той, так и с другой стороны линии фронта. В немецкой армии воевал и даже был награждён Железным крестом за храбрость знаменитый писатель Эрих Мария Ремарк (1898
-1970), написавший роман «
На Западном фронте без перемен». Вместе с австро-венгерской армией отправился в поход против России (а потом попал в плен) автор великого романа о бравом солдате Швейке Ярослав Гашек (1883
-1923). Был военным шофёром и Эрнест Хемингуэй (1899
-1961), американский писатель, снискавший славу своими романами и рассказами.
Многие русские писатели и поэты, будучи совсем молодыми людьми во время Первой мировой войны, сражались в составе армии в офицерских или солдатских чинах, были военными врачами и санитарами: Михаил Зощенко, Михаил Булгаков, Николай Гумилёв, Сергей Есенин, Константин Паустовский, Бенедикт Лифшиц, Исаак Бабель и другие. Надели военные мундиры и многие состоявшиеся к началу войны писатели. Они либо воевали в составе действующей армии (известный прозаик И. Куприн, писатель В. Светлов), либо стали военными корреспондентами, как В. И. Немирович-Данченко и детский писатель К. И. Чуковский.
Первая мировая война, оставив в их душе неизгладимый след, так или иначе, повлияла и на их творчество. Некоторых из этих авторов вы знаете, а о некоторых слышите впервые. А это значит, что есть повод найти их книги и – прочитать.
Предлагаем вашему вниманию аннотированный список:
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА В ЛИТЕРАТУРЕ
Книга «
Белые генералы» – уникальная и первая попытка объективно показать и осмыслить жизнь и деятельность выдающихся русских боевых офицеров: Деникина, Врангеля, Краснова, Корнилова, Юденича.
Судьба большинства из них сложилась трагически, а помыслам не суждено было сбыться. Но авторы призывают нас не к суду истории, и её действующих лиц. Они призывают нас понять чувства, мысли и поступки своих героев. Это необходимо всем нам, ведь история нередко повторяется.
Это не просто произведение, а своеобразная хроника времени – историческое описание событий в хронологическом порядке, увиденная сквозь призму восприятия «
детей страшных лет России» времён Первой мировой и неистовой гражданской войн.
Сложная и печальная участь дворянской семьи, задыхающейся в кровавом водовороте, под пером Михаила Афанасьевича Булгакова обретает черты эпической трагедии всей русской интеллигенции – трагедии, отголоски которой доносятся до нас, и по сей день.
Это самое популярное произведение чешской литературы, переведенное почти на все языки мира. Великий, оригинальный и хулиганский роман. Книга, которую можно воспринять и как « солдатскую байку», и как классическое произведение, непосредственно связанное с традициями Возрождения. Это искромётный текст над которым смеешься до слез, и мощный призыв « сложить оружие», и одно из самых объективных исторических свидетельств в сатирической литературе.
Первая мировая. Канун революции. Страшное для нашей страны время. И – легенда о Балтийском флоте, совершавшем чудеса героизма в неравных боях с германской армией за Моонзунд. Легенда об отваге офицеров – и почти самоубийственном мужестве простых моряков.
Одна из самых сильных, жестких и многогранных книг Валентина Пикуля. Книга, захватывающая с первой страницы – и держащая в напряжении до страницы последней.
|
Ремарк, Э. М. На западном фронте
без перемен [Текст]: роман Т. 1 / Э. М. Ремарк. – М.: ВИТА-ЦЕНТР, 1991. – 192 с. |
Роман Э. М. Ремарка – одно из наиболее ярких литературных произведений о Первой мировой войне. Их вырвали из привычной жизни, швырнули в кровавую грязь войны. Когда-то они были юношами, учившимися жить и мыслить. Теперь они – пушечное мясо. И учатся они – выживать и не думать. Тысячи и тысячи навеки лягут на полях Первой мировой. Тысячи и тысячи вернувшихся еще пожалеют, что не легли вместе с убитыми. Но пока что – на Западном фронте все еще без перемен…
Любовь и верность помогли сестрам Кате и Даше Булавиным, Ивану Телегину и Вадиму Рощину выжить в смуте революционных потрясений и огне гражданской войны. Русские люди, они полной мерой испили чашу горестей и страданий, выпавших на долю России. Их жизнь – с разлуками и встречами, смертельной опасностью и краткими испепеляющими минутами счастья – подлинное хождение по мукам с путеводной звездой надежды на темном небе.
« Чапаев» Дмитрия Андреевича Фурманова (1891 -1926), книга о прославленном комдиве, герое гражданской войны, является одним из первых выдающихся произведений литературы реализма.
Роман, прославивший Эрнеста Хемингуэя. Первая – и лучшая! – книга «
потерянного поколения» англоязычной литературы о I мировой. В центре романа не война, а любовь.
Солдат влюбляется в медсестру, работающую в госпитале. Вместе они решают бежать, от возможных репрессий, которым может быть подвергнут герой. Влюбленные избежавшие смерти, вдоволь насмотревшись на войну, стремятся найти тихую гавань, бежать и жить без крови и оружия. Они попадают в Швейцарию. Вроде все хорошо, и они в безопасности, но тут героиня во время родов…
Роман повествует о классовой борьбе в годы Первой мировой и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию. Словно сама жизнь говорит со страниц «
Тихого Дона».
Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей – все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью.
Весь номер посвящён столетнему юбилею начала Первой мировой войны, до неузнаваемости перекроившей карту Европы, изменившей судьбы народов.
Подвиг войны
Не первый вечер пели волны
В народном море, и стонал
Стихийный ветер, мощи полный,
И к небу гимн летел, как вал;
Опять на небе пламенела
Заря, невиданно ясна,
Когда из вражьего предела
Домчалась весть войны. Война!
Война! Война! Так вот какие
Отверзлись двери пред тобой,
Любвеобильная Россия,
Страна с Христовою судьбой!
Так прими ж венец терновый
И в ад убийственный сойди
В руке с мечом своим суровым,
С крестом, сияющим в груди!
Прости, несжатый, мирный колос!
Земля родимая, прости!
Самой судьбы громовый голос
Зовет Россию в бой идти.
С. Городецкий
Еще не сорваны погоны
И не расстреляны полки.
Еще не красным, а зеленым
Восходит поле у реки.
Им лет не много и не мало,
Но их судьба предрешена.
Они еще не генералы,
И не проиграна война.
З. Ященко
Наши земляки – участники I мировой войны
Первый слева стоит – Кульбикаян Амбарцум
Ждём вас по адресу:
346800, Россия,
Ростовская область,
Мясниковский район,
с. Чалтырь, ул. 6-ая линия, 6
Часы работы: с 9.00 до 17.00
Выходной: суббота
тел. (8
-6349) 2-34-59
е-mail:
сайт:
Первая мировая и её герои [Текст]: информационно-библиографический аннотированный список литературы для старшеклассников / МБУК Мясниковского района « МЦБ» Детская библиотека; отв. за изд. М. Н. Хачкинаян; сост.: Е. Л. Андонян. – Чалтырь, 2014. – 12 с.: ил.
В трудах историков получили отражение социальные качества и политическое поведение самых многочисленных групп населения России времен первой мировой войны - крестьян, рабочих, солдат. Не меньший интерес представляет анализ процессов, происходивших в тот период внутри офицерского корпуса российской армии, если учитывать его роль и важность для хода вооруженной борьбы, которую вела Россия, а также дальнейших событий революции и гражданской войны. Объявленная летом 1914 г. мобилизация положила начало формированию офицерского корпуса военного времени. В нем прежняя кадровая основа сочеталась с массой людей, отобранных и обученных в условиях войны. Если к весне 1914 г. численность офицерского корпуса армии составляла около 46 тыс. человек, то с призывом офицеров из запаса и досрочным производством выпускников военных учебных заведений она достигла 80 тыс. человек. Значительные потери в первые месяцы военных действий и продолжавшиеся мобилизационные мероприятия потребовали создания системы массовой подготовки офицеров военного времени - прапорщиков. В военных училищах и школах прапорщиков их обучали в ускоренном порядке, в зависимости от рода войск и образовательного уровня контингента подготовка продолжалась от трех до восьми месяцев. Нижних чинов производили в офицеры и без специальной подготовки: на фронте - за боевые отличия, а в тыловых частях - лиц со средним и начальным образованием - «по удостоению строевого начальства». Всего за годы войны в офицеры было произведено около 220 тыс. человек. В совокупности с кадровым составом и призванными в первые месяцы войны по мобилизации офицерами запаса - 300 тысяч. Потери всех видов (убитые и умершие от ран, раненые и отравленные газами, пропавшие без вести и пленные) среди офицерского состава превысили 71 тыс. человек, из их числа к осени 1917 г. в строй вернулось не менее 20 тысяч. В октябре 1917 г. численность офицерского корпуса русской армии составляла около 250 тыс. человек. В рядах действующей армии однодневной переписью 25 октября 1917 г. было учтено 138 273 офицеров, то есть примерно 55% от строевого состава. Социально-политическая эволюция российского офицерства в период первой мировой войны до настоящего времени получала лишь самые общие оценки. На выводах специалистов по этому вопросу все еще сказывается влияние идеологических установок. Увеличившись по сравнению с первыми месяцами войны в несколько раз, офицерский корпус приобрел социальный облик, принципиально отличавшийся от довоенного. Столь массовое пополнение, а также потери среди кадровых офицеров ослабили его прежние сословные особенности. На ускоренные курсы военных училищ и в школы прапорщиков брали без каких бы то ни было ограничений по сословному принципу, а после Февральской революции были отменены ограничения и по принципу вероисповедания. На третьем году войны офицерство в целом отражало состав населения страны, но включало преимущественно образованных или хотя бы грамотных людей. Генерал Н.Н. Головин, в 1915-1916 гг. начальник штаба 7-й армии, отмечал, что 80% прапорщиков, прибывавших на фронт, имели крестьянское происхождение и лишь 4% происходили из дворян. На социальный облик офицерского состава влияли и высокие потери, наибольшие - в пехоте (за период войны - 300-500%), в артиллерии и кавалерии - 15-40%. Считается, что кадровое офицерство за два первых года войны оказалось фактически истреблено. Однако этот стереотип требует критического к себе отношения. Справедливым его можно считать в отношении кадровых обер-офицеров пехоты, выступивших на фронт в качестве младших офицеров и командиров рот. В других родах войск и категориях командного состава потери не были столь велики. И на втором, и на третьем году войны во главе армии находился и продолжал определять ее лицо прежний кадровый генералитет и штаб-офицерский корпус. Эти генералы и офицеры командовали соединениями и частями, работали в штабах, преподавали в военных учебных заведениях. Возросшие потребности военного времени создавали различные возможности для их производства в чинах как в действующей армии, так и в тылу. Наиболее очевидной перспективой для прапорщиков, выпускаемых школами и военными училищами, являлись фронт, бои и зачисление в списки потерь. В ходе войны прогрессировала разнонаправленная тенденция потерь: по мере замещения младшего командного звена офицерами военного времени их доля в потерях быстро росла, доля же кадровых офицеров в потерях неуклонно снижалась, их меньше оставалось на младших должностях. Генерального штаба полковник А.А. Свечин, впоследствии известный советский военный ученый, с августа 1915 по январь 1917 г. командовавший 6-м Финляндским полком отмечал: «Главную массу боевых начальников - командиров рот и взводов - представляли прапорщики. Они же давали главную цифру убитых и раненых офицеров». Высокие потери офицерского состава были связаны с представлениями офицерства о долге и месте офицера в бою, побуждавшими проявлять личную храбрость и увлекать своим примером. На их архаичность, несоответствие условиям войны новой эпохи указывал военный министр А.А. Поливанов: «Офицер всегда впереди, отчего и убыль среди них огромная. У немцев и австрийцев офицеры все позади и оттуда управляют; их солдаты, как более развитые, не нуждаются в личном примере офицера и, кроме того, знают, что этот офицер беспощадно расстреливает всякого, кто без приказания захочет уйти назад с поля сражения». Демонстративное презрение к опасности и даже некоторое бравирование, понимаемые как непременная черта офицерского поведения, могли положительно воздействовать на моральное состояние подчиненных. Однако подобное поведение офицера в бою, рассчитанное в частности и на внешний эффект, приводило к негативным последствиям - из строя выбывал наиболее храбрый и самоотверженный, боеспособный элемент. К тому же бесстрашием и готовностью к самопожертвованию нередко подменяли тактическую грамотность и возмещали недостатки профессиональной подготовки. Потери в офицерском составе создавали у командиров отношение к высоким потерям нижних чинов, как к явлению тем более неизбежному. Об этом говорит самая низкая доля офицеров в общем числе убитых в русской армии по сравнению с армиями других воевавших держав - 1,82% (во французской - 2,77, в германской - 2,84, в американской - 4,4, в английской - более 5%). Жертвы, понесенные российским офицерством на фронтах первой мировой войны, всегда оставались едва ли не главным критерием при оценке его облика, в ущерб оценке с точки зрения реальной успешности результатов его деятельности с учетом малоудачного хода и катастрофического для России исхода войны. По этой причине профессиональные черты российского офицерского корпуса военного времени и особенности понимания и исполнения им своего служебного долга не являлись предметом анализа. Интересно, что, несмотря на различия в политических и идеологических установках, свойственных советскому и новейшему периоду изучения данной проблемы, многочисленное и демократичное по составу офицерское пополнение военного времени рассматривается специалистами как едва ли не главный фактор снижения боевых качеств войск в ходе войны, их разложения и втягивания их впоследствии в гражданскую борьбу. Этот взгляд, характерный для представителей командования периода войны и закрепленный в мемуарном и историческом наследии эмиграции, стал логическим основанием для того, чтобы снять ответственность за отсутствие военных успехов с генералитета и кадрового офицерства и противопоставить их офицерам военного времени как в профессиональном, так и социально-политическом плане. С этой точки зрения представляет интерес обозрение реальных условий существования и взаимодействия этих двух групп внутри офицерского корпуса военного времени. Не задаваясь целью анализировать деятельность высшего командования по подготовке и реализации крупных операций и руководству войсками в них, отметим лишь что уровень его мало изменился со времен русско-японской войны и уже с первых недель военных действий заслуживал самые негативные оценки. С началом войны кадровый генералитет был пополнен генералами, возвращенными на службу из отставки, а также проходившими службу по другим ведомствам. Их назначение на командные и штабные должности часто происходило без учета строевого опыта, уровня подготовки и порой преклонного возраста. Лица, имевшие генеральский чин, но всю жизнь состоявшие на административной службе, переходя в армию, становились командирами соединений. Генерал В.Ф. Джунковский, никогда не командовавший даже ротой, после отставки в августе 1915 г. с поста товарища министра внутренних дел и командира Отдельного корпуса жандармов был назначен начальником 15-й Сибирской стрелковой дивизии. Даже более чем спорная профессиональная репутация А.Н. Куро-паткина не помешала ему в течение короткого времени после возвращения на службу получить назначение главнокомандующим войсками Северного фронта. Первые неудачи в Восточной Пруссии показали несоответствие высшего командного состава требованиям, которые предъявляла к нему современная война. В течение короткого времени в офицерской среде оформилось представление о слабости командования, распространявшееся уже в отношении начальников всех уровней. Участник этих событий офицер Генерального штаба А.И. Верховский на страницах своего походного дневника задавался вопросом: «Но почему же командный состав не учили воевать?» Ответственность начальства за ошибки и необходимость кадровых перестановок была очевидна для офицерства. Вернувшись весной 1915 г. из госпиталя на фронт, Верховский отмечает: «Что же касается пересмотра пригодности к занимаемым должностям нашего старого командного состава, то здесь почти ничего не изменилось. Только местами люди поменялись». Такое положение во многом диктовалось тем, что при назначениях на командные должности и в военное время действовал формальный принцип старшинства. Выдвижение способных командиров, проявивших себя в боевых условиях, таким образом, было затруднено. Более того, наиболее инициативные офицеры, чья боевая деятельность делалась заметной на общем пассивном и слабом фоне, зачастую испытывали на себе предубежденное и неприязненное отношение начальников и соседей. С первых недель войны обратили на себя внимание активные, хотя и не всегда успешные, действия 48-й пехотной дивизии 8-й армии Юго-Западного фронта. Именно эта активность, энергия и абсолютная готовность сражаться выделяли ее молодого начальника, генерал-лейтенанта Л.Г. Корнилова среди остального генералитета, вышколенного прежней службой в духе осторожности и пассивности. Вероятно из-за этих качеств Корнилов не пользовался благосклонностью командования в лице командира 24-го армейского корпуса генерала А.А. Цурикова и командующего 8-й армией генерала А.А. Брусилова, возлагавшего на него позже всю ответственность за неудачи дивизии, а также ее разгром в апреле 1915 года. Подобные факты не были частным, эпизодическим явлением. Высокая конфликтность отличала взаимоотношения командиров и штабов всех уровней. Отсутствие доверия, неумение и нежелание по-деловому сотрудничать в боевой обстановке сказывались на качестве и результатах выполнения боевых задач. Наряду с чисто субъективными факторами, основной причиной таких отношений являлся пагубный стиль руководства войсками со стороны большинства начальников и штабов. Некоторые его черты назвал кавалерийский командир генерал граф Ф.А. Келлер: «1. Крайняя недобросовестность и часто лживость донесений и докладов о течении, успехах и неудачах боев. 2. Стремление начальников сложить всю ответственность на подчиненных, доходящее до того, что даже в бою они не приказывают, а советуют. 3. Малое знакомство начальников с той местностью, на которой действуют вверенные им войска и с которой они знакомы только по карте. 4. Отдаленность местопребывания начальников во время боя от места самого боя, причем не может быть ни личного наблюдения, ни личного своевременного руководства. 5. Боязнь начальников, как младших, так и старших, брать на себя ответственность и ис-прашивание указаний и разрешений по телефону во время самого боя и в минуты, даже не допускающие промедления». Такое, по выражению Свечи-на, «тактическое разложение» командования превращало начальников и подчиненных, командиров соседних частей и соединений из боевых соратников в соперников и даже враждующие стороны, что вело также и к моральному разложению офицерской среды. «Начальство русской армии… болело жестоким недугом, одно из типичнейших проявлений которого - животный эгоизм и обвинения, щедро и непрерывно выкрикиваемые по адресу соседей, - писал Свечин. - …Такое обвинение соседа свидетельствует прежде всего о том, что командир не в силах нести лежащую на нем ответственность». Наиболее очевидный принцип классификации основной массы офицерства периода войны - кадровые офицеры и офицеры военного времени - дает возможность оценить их служебное положение и перспективы, но далеко не всегда - военно-профессиональные качества. Обе категории с началом войны оказались в сходной ситуации. Боевая обстановка предъявляла к офицеру повышенные требования. К.С. Попов, начинавший войну младшим офицером в 13-м лейб-гренадерском Эриванском полку, с удивлением отмечал: «Как это ни странно, большинство офицеров, считавшихся в мирное время выдающимися, не проявили себя таковыми во дни войны». Важнейшим, что выделяло офицера на общем фоне, становилось наличие боевого опыта и умение приспособиться к фронтовым условиям. Перед лицом настоящей войны офицеры, не имевшие до того боевого опыта, как кадровые, так и вновь произведенные, располагали примерно равными шансами состояться в качестве боевых командиров либо оказаться к этой роли совершенно непригодными. Исходя из этих соображений, офицерский корпус делился не на кадровых офицеров и офицеров военного времени, а на способных и неспособных, честно исполнявших свои обязанности и ловко имитировавших их исполнение, либо под разными предлогами ими пренебрегавших. Общим недостатком молодых прапорщиков и офицеров, призванных из запаса, их начальники различных рангов считали низкую строевую и тактическую выучку. Действительно, ускоренные курсы военных училищ и школ прапорщиков не могли обеспечить желаемого профессионального уровня, а главное - вполне подготовить к действиям в боевых условиях. Ответственность за эти недостатки лежала на военном ведомстве и преподавательском составе учебных заведений и поэтому может быть отнесена к неутешительным итогам деятельности офицерского корпуса во время войны. И все же офицерское пополнение в целом заслужило скорее позитивные оценки фронтовых командиров. «Той вспышке своей боеспособности, которую проявила царская армия в 1916 г., она обязана почти исключительно этому новому слою русской интеллигенции, влившейся в ее ряды», - признавал Свечин. К такому же выводу приходил и генерал Н.Н. Головин. Положительно оценивая «смену крови» в офицерском корпусе, он пытался осмыслить социальное содержание этого процесса: «С этим "прапорщиком военного времени" и были одержаны победы в Галиции летом 1916 г… Все малопатриотичное устраивалось и пристраивалось на тыловые и нестроевые должности… Но вся патриотически настроенная интеллигентная молодежь шла в армию и пополняла ряды нашего поредевшего офицерства. Происходил своего рода социальный отбор, армия качественно очень выигрывала». В целом можно согласиться с мнением о том, что наилучшим человеческим материалом для пополнения офицерского корпуса в военное время оказалась молодежь из среды интеллигенции и образованных разночинцев с более или менее развитым гражданским сознанием, не чуждая патриотической риторики, романтических иллюзий и честолюбия. Свечин, высоко оценивая большинство офицеров военного времени, прибывших в его полк, различал среди них несколько категорий. Наряду с прапорщиками из студентов и недавних гимназистов, хорошо образованными, отличавшимися беззаветной отвагой, он выделял, как еще лучшую, группу, представленную воспитанниками учительских семинарий и народными учителями, более приспособленными и выносливыми, умевшими найти подход к крестьянину-солдату. Демократичный стиль поведения офицеров-интеллигентов фактически противоречил традиционной для царской армии системе взаимоотношений между офицером и солдатом, в которой, например, немыслимым было рукопожатие. Такого рода вольности обычно вызывали со стороны начальства и большинства сослуживцев нарекания и упреки в панибратстве. Тем не менее сама фронтовая жизнь требовала от младших офицеров строить свои отношения с солдатами рационально, сообразно условиям службы и реальной боевой работы. Несомненно, что часть офицерской молодежи не стремилась жестко следовать канонам воинской этики, сознательно перенося в армейскую среду свой социальный опыт и манеры. Появление такого типа офицеров было отмечено и оценено солдатами. «Батарея при формировании пополнилась офицерским составом. Прибавилось два прапорщика, два брата - москвичи, братья Щегляевы (сыновья профессора). Старшего из них звали Владимиром, оба они были совершенно другого склада люди. Владимир нас обучал, преподавал материальную часть орудий. На занятиях, если кого задел локтем руки обязательно извинится. В одно время я встретился с ним и отдал честь. Он, поравнявшись со мной, взял от козырька мою руку, пожал ее и говорит: "Ну, давай договоримся, что если иду, нигде нет близко офицеров, подходи и будем здороваться. Как равный, подаешь руку. Есть ли что читать?" - "Да где, - говорю - ничего солдаты вообще не читают, и где взять книг?" - "Приходи ко мне в землянку, книги у меня есть, будешь брать. Читай!"». Образы прежних, кадровых офицеров сохранились в памяти солдата в связи с совсем иным отношением: «Офицеры-помещики солдата не считают человеком. При отступлении от Ковно, при переправе через Неман был взорван мост. Генерал кричал: "Господа офицеры, спасайтесь". А о солдатах выразился так, что этого навоза у нас хватит. Наш штабс-капитан Ростиславский своего вестового кроме как "говнюшка" не звал, наверное, не знал его имени и фамилии». Свидетельства того, что офицеры кадровой службы «солдата не считают человеком», не редкость. Интерес представляет дневниковая запись младшего унтер-офицера Штукатурова, который после излечения в госпитале в июле 1915 г. отправлялся обратно на фронт. «Пришел комендант и стал осматривать тех, которые заявили, что у них недостает некоторых вещей. Комендант в чине штабс-капитана; рассердившись, стал ругать всех нас, ни к кому в частности не обращаясь. Зачем он на прощанье поселял злобу в сердцах солдат? Если бы видел это немецкий кайзер, он, вероятно, был бы ему премного благодарен… Все были обижены, слышались негодующие возгласы: "Вот как нас понимают, хуже собак нас считают, зачем нас калечат, и т.п."». Отношение к солдату как к расходному материалу войны и неразумной субстанции, требующей лишь властного нажима, было вполне типичным. Связанный с ним тип «офицера-помещика» вызывал постоянно копившуюся ответную неприязнь, вылившуюся в 1917 г. в бурю солдатской ненависти. В целом же, несмотря на разницу в поведении начальства, моральном климате и состоянии частей, заметная часть младших командиров из числа офицеров военного времени, в особенности отличавшиеся мужеством, тактическими способностями, умением завоевать авторитет у личного состава, а нередко известной долей авантюризма, добивалась успеха и продвижения. Состоявшись на фронте именно в качестве боевых командиров, они восприняли наиболее ценные качества и традиции офицерского корпуса, освоили и полюбили свою воинскую профессию. К 1917 г. многие, командуя ротами, командами и даже батальонами, достигли чинов поручика и штабс-капитана, были отмечены высокими наградами и, таким образом, в боевых заслугах не уступали кадровым коллегам. Из их числа выдвинулись наиболее известные командиры, представлявшие обе сражающиеся стороны в годы революции и гражданской войны: А.И. Автономов, Р.Ф. Сивере, И.Л. Сорокин, А.И. Тодорский, Н.В. Скоблин, А.В. Туркул, В.Г. Харжевский и многие другие. Система ценностей и интересов офицерства в годы войны во многом оставалась неизменной, но существенно различалась в зависимости от положения и перспектив различных его категорий. Далеко не все оказались в состоянии соответствовать такому общему и очевидному для офицерского корпуса воюющей армии социальному ориентиру, как умелая военно-профессиональная деятельность с целью скорейшего и победоносного завершения войны. Ожидания и помыслы офицеров, как и всего населения, были устремлены к мирному будущему, которое, естественно, связывалось с победой. Однако меру своей личной ответственности за достижение этой цели они оценивали по-разному, ощущая либо высокую социальную сопричастность («победить в войне»), либо низкую, вплоть до социальной безучастности («пережить войну»). По мере того как малоуспешный ход войны становился все более очевиден, а победа отодвигалась для России в неясную перспективу, первая позиция оставалась актуальной для малоопытной офицерской молодежи, не лишившейся еще романтических иллюзий. Их старшие товарищи, ближе познавшие военную реальность, испытывали разочарование, которое порождало внутреннее недовольство и оппозиционные настроения. Кадровая часть офицерства, связывавшая свою послевоенную жизнь с продолжением службы, определяла собственное поведение в наибольшей степени руководствуясь прагматическими соображениями. Свечин, в целом положительно оценивая качества кадровых офицеров своего полка летом 1915 г., все же замечал: «Лучшие из них уже были перебиты в первый год войны, а у остальных мысли вертелись на тему о будущности полка после окончания войны; они наводили на войне экономию, чтобы у полка "потом" были средства». Многие начальники, распоряжаясь значительными казенными суммами и имуществом, имели возможность «наводить экономию» и в собственную пользу. Раскрывая особенности полковой бухгалтерии, Свечин дает понять, что, будучи в полевых условиях, по сути, бесконтрольной, она являла собой огромное поле для разного рода злоупотреблений. В конце 1916 - начале 1917 г., когда рост инфляции стал заметным, интенданты и заведующие хозяйствами с ведома либо при непосредственном участии командования находили применение казенным средствам как с целью их сохранения от обесценивания, так и для получения коммерческой выгоды. Не утратила привлекательности идея служебного успеха. Использовать любые возможности для карьерного роста в военных условиях считалось естественным и даже похвальным. Трудно признать благополучной атмосферу, сложившуюся вокруг процедуры награждения отличившихся офицеров - с манипуляциями как при представлении, так и на этапе принятия решения о присуждении наград, особенно наиболее почетных - Георгиевских. «К сожалению, вопрос награждения по статуту знаком ордена св. Георгия выродился у нас с самого начала войны в самую уродливую форму, уронившую значение этой боевой награды, - вспоминал генерал Б.В. Геруа. - Нельзя было быть уверенным, видя крест на чьей-либо груди, что он действительно заслужен». Вообще, несправедливость и злоупотребления начальства, связанные с представлениями к боевым наградам, постоянно отравляли отношения в офицерской среде. Являясь частым сюжетом офицерских писем, они даже выделялись в отчетах военной цензуры в отдельный раздел. В разгар Бруси-ловского наступления летом 1916 г. в письме из действующей армии автор сообщал: «Боевая обстановка не дает так чувствовать всю мелочность и пошлость, которые и сейчас царят в среде нашего офицерства. Идет какая-то вакханалия в погоне за крестами и орденами, выдумываются несуществующие подвиги и добываются ценой просьб и взаимных одолжений необходимые свидетельские показания. Причем и здесь отделяют кадровых офицеров от прапорщиков, о первых заботятся все, а вторым предоставляется делать самостоятельно». В ноябре того же года один из офицеров возмущался: «С каждым днем, с каждым часом убеждаемся, что нет справедливости в нашем полковом командире по представлению офицеров к боевым наградам… Тут весь секрет - взятки. Стыд и срам». Представляют интерес некоторые черты и особенности понимания и исполнения представителями офицерства своего служебного долга. Условия войны в корне изменили характер деятельности офицера. Фронтовая действительность требовала от командиров всех уровней квалифицированного, самоотверженного, а главное, постоянного участия в боевой работе и обучении войск. Тем не менее, понимание того, что офицерская служба есть профессиональный труд, было доступно не каждому. Кадровое офицерство за длительный мирный период усвоило отношение к службе, не как к социальной функции, а как к социальному положению, которое обеспечивает известный статус и привилегии. Война фактически переворачивала прежнюю систему приоритетов, в которой первостепенное внимание уделялось формальной стороне поведения офицера на службе и в обществе, а не действительным заслугам. В боевых условиях внутрикорпоративная солидарность и приятельский либерализм оборачивались недостаточной требовательностью начальников с одной стороны и низкой личной ответственностью подчиненных. Генерал А.Е. Снесарев на страницах дневника отмечал факты разложения именно среди кадровых офицеров. «Командир 45-го полка (Белевич), запинаясь, подсчитал офицеров, нашел в тылу 8 капитанов. Один из таковых "за ранением" занимался в школе прапорщиков, хотя ни разу не был в бою. Исследованиями установлено, что он сел в санитарный поезд и на Кавказ уже прибыл "контуженным", а с Кавказа до города - уже "раненым"». К.С. Попов вспоминал, что в его полку «батальонные командиры, за исключением одного, были совсем не боеспособны и после первого же боя испарились из полка на все время войны, не будучи раненными». Насколько массовыми были такого рода явления, позволяет судить констатирующая часть приказа по Северо-Западному фронту от 15 сентября 1915 г.: «Из полученных Ставкой сведений усматривается, что ближайшие войсковые тылы переполнены вполне здоровыми строевыми офицерами, тогда как части, в которых продолжаются большие потери, имеют в качестве офицерского состава почти одних прапорщиков. Так, полковые штабы, обозы 2-го разряда, различные нестроевые должности в полках, штатные и нештатные, заняты в громадном большинстве частей здоровыми офицерами, которые ни разу не были эвакуированы (то есть ранены. - И.Г.)». Низкая активность и вялое отношение к своим обязанностям могут считаться всеобщим, типичным фоном деятельности офицерского корпуса на всех уровнях службы как в тылу, так и на фронте. М.К. Лемке так описывал стиль работы в штабе верховного главнокомандующего: «Служба никого, кроме Алексеева, не утомляет, часами во время занятий разговаривают о совершенно посторонних предметах, преимущественно о повышениях и пр., читают газеты, телеграммы агентов, вообще работают с большой прохладцей… Общая производительность работы поразительно ничтожна, что не мешает, однако, почти всем считать себя - и, главное, искренно - очень занятыми». Снесарев, принимая временное командование над 64-й пехотной дивизией в сентябре 1916 г., записал в дневнике: «Нашел: 1) офицеры карту не изучают, 2) связь с соседями не держат, 3) рекогносцируют слабо… вообще мало активности и творчества; больше спят или валяются». Его наблюдение не выглядит уникальным, так как подобные впечатления вынесли многие офицеры, особенно имевшие возможность сравнивать службу со своей довоенной, гражданской жизнью. Прапорщик Д. Оськин, до войны - тульский крестьянин, в воспоминаниях, в главе с говорящим названием «Лодыри со звездочками», пишет: «Большинство офицеров на различных полковых командах буквально лодырничают. Мне пришлось быть заведующим оружием полка, и моей обязанностью было заслушать вечером рапорт старшего оружейного мастера и подписать написанную им рапортичку в интендантство дивизии. Все остальное время некуда девать. Был казначеем полка - и там служебные занятия не превышали получаса в день. В роте только во время боев приходится руководить солдатами. В обозе и при штабе - сплошное лодырничество офицеров». Постепенное снижение боевых и моральных качеств вооруженных сил в ходе мировой войны имело в своей основе глубинные социальные и политические проблемы императорской России и отражало прогрессировавший общественно-политический кризис. Значительные изменения претерпевал в военные годы и политический облик офицерского корпуса, так как в условиях войны на деле проверялись многие установки и ценности, которые в мирное время существовали и культивировались в декларативной форме. Между тем массовое пополнение принесло в среду офицерства свой социальный и политический опыт. К 1917 г. в рядах армии находилось немало участников революционного движения, членов политических партий и лиц, им сочувствовавших. С началом войны в армию отправился ряд депутатов Государственной думы, являвшихся офицерами запаса. Двое из них - кадет поручик A.M. Колюбакин, октябрист подполковник А.И. Звегинцев - погибли. Правый монархист прапорщик В.В. Шульгин после ранения вернулся в Думу. Пополнившие офицерский корпус многочисленные представители земской интеллигенции являлись носителями либеральных и умеренно левых взглядов. Наконец, среди офицеров военного времени были и члены социалистических партий, в армии вели работу офицеры-большевики А.Я. Аросев, Р.И. Берзин, А.Э. Дау-ман, П.В. Дашкевич, Ю.М. Коцюбинский, Д.И. Курский, Н.В. Крыленко, А.Ф. Мясников, И.П. Павлуновский и другие. Само их присутствие в войсках влияло на солдатскую и офицерскую массу, способствуя пропаганде левых взглядов и распространению оппозиционных настроений, хотя масштаб этой деятельности до февраля 1917 г. не мог быть большим. Во фронтовых условиях она чаще всего сводилась к беседам с солдатами, причем и тут приходилось соблюдать известную осторожность. Ветеран социалистического движения, впоследствии крупный советский ученый, академик С.Г. Стру-милин, в чине прапорщика командовавший ротой 432-го Ямбургского полка на Северном фронте, вспоминал: «Нетрудно было намекнуть, что и русские помещики сухомлиновы и мясоедовы не лучше немецких баронов, что немало у нас врагов и в собственной стране… Но гораздо труднее было проверить, в какой мере такие недосказанные мысли доходят по назначению, усваиваются и перевариваются в собственные выводы». Нелояльные действия и высказывания офицеров привлекали внимание охранных органов. В секретных донесениях в Департамент полиции неоднократно отмечалось, что «большую роль в агитации среди солдат играют прапорщики-студенты». Свечин характеризовал офицерское пополнение из среды интеллигенции, пришедшее в его полк, как преимущественно социалистически настроенное, но не видел в этом проблемы для себя как командира, потому что в оценке качеств офицера в боевой обстановке на первый план выступало честное и профессиональное исполнение своих обязанностей. Участие в общем деле защиты отечества до поры объединяло людей самых различных взглядов. Предосудительной в этом кругу становилась лишь пораженческая позиция, по крайней мере, высказываемая открыто. На настроения офицерского корпуса, как и большинства населения, более влиял сам ход военных событий и развитие общественной ситуации в России, нежели работа политических партий. Важнейшим фактором являлись военные неудачи; попытки объяснить их неминуемо вели не столько к поиску причин происходящего, сколько к поиску виновных. В связи с этим для настроений офицерства, особенно к рубежу 1916-1917 гг., наиболее характерны несколько смысловых конструкций. Вина за неготовность страны к войне, недостатки ее вооруженных сил, отсталость экономики и низкое культурное развитие закономерно возлагалась на руководство страны и высшее военное командование. Различия во мнениях касались оценок самодержавного порядка и степени личной ответственности монарха. Наиболее консервативная часть офицерства, не склонная к критике царя, сосредоточивала упреки на правительстве и генералитете, вернее отдельных лицах из их числа, не связывая их с фигурой Николая II. Эту точку зрения выразил гвардейский ротмистр Н.В. Воронович: «На второй и особенно на третий год войны, когда мне пришлось соприкоснуться с последствиями преступной небрежности безответственных людей, стоявших во главе нашей военной администрации, я все более и более стал разочаровываться в том правопорядке, к которому привык с самых юных лет и который считал единственно правильным и справедливым. Но и тогда во мне пробуждалась лишь глубокая жалость к царю, к которому я никогда не питал неприязни. Если я позволял себе иногда осуждать его, то только за неудачный подбор советников и за слабохарактерность». Более прагматичная и не столь связанная монархическими иллюзиями часть армейской элиты способна была продвинуться в своих рассуждениях несколько дальше. Подполковник Верховский в начале 1917 г. записал в дневнике: «Всем очевидно, что главная причина, почему мы не победили до сих пор, это самодержавный строй, убивающий всякую самодеятельность в стране и дающий армии так много неудовлетворительных людей среди командного состава». Критика правящих кругов к тому моменту стала в армии обычным явлением, как в тылу, так и на фронте. А.И. Деникин приводит слова некоего видного деятеля Земгора, который впервые побывал в армии в 1916 г.: «Я был крайне поражен… с какой свободой всюду, в воинских частях, в офицерских собраниях, в присутствии командиров, в штабах и т.д., говорят о негодности правительства, о придворной грязи». Разочарование властью и царившими в России порядками постепенно все более пронизывало офицерскую среду. Военные события способствовали формированию критического взгляда даже у людей совершенно лояльных и далеких от политики в довоенное время. Лемке вспоминал о своем сослуживце СМ. Крупине, молодом офицере, призванном из запаса, исполнявшем обязанности адъютанта при Алексееве. «По его собственным словам, до войны он был настоящим чиновником, националистом, человеком, не особенно глубоко задумывавшимся над условиями русской жизни. Теперь он понял, что общество и правительство - два полюса… революция совершенно неизбежна, но она будет дика, стихийна, безуспешна, и мы снова будем жить по-свински». Лемке продолжал: «Да, и таких Крупиных теперь десятки тысяч. Он говорит, что сам знает многих, уму и сердцу которых ничего не сказал 1905 год, но все сказали 1914 и 1915 годы». Политическому самоопределению офицерства уже не препятствовали и такие, некогда непререкаемые, формальные ограничения, как даваемая на верность престолу присяга. Лемке принадлежит еще одно наблюдение: «Симптоматический рассказ корнета Андрея Андреевича Чайковского. Он часто бывает в доме княгини Друцкой-Соколинской, сын которой здесь вице-губернатором. Вся семья, особенно вице-губернатор, вполне черносотенная. Разговоры о политике ведутся очень оживленно всеми гостями, в числе которых бывают и наши офицеры. Недавно распалились в споре до того, что вице-губернатор аргументировал уже от принятой ими всеми присяги на верность службе: "Ведь, вы же присягали!" - "Да, - Отвечал ему Чайковский, - но разве это был наш сознательный и свободный акт? Это было сделано нами по неведению; это скорее было вовлечение в невыгодную сделку с совестью. Да и потом, мы присягали служить честно и нелицемерно, а существо понимания именно этих понятий изменилось у нас"». В конце 1916 г., когда непопулярность правительства достигла пика, взоры офицеров все более обращались к его главному легальному критику - Государственной думе. Гнев, обращенный к властям, и ожидания, связанные с Думой и думскими политиками, звучали в офицерских письмах с фронта: «А наше правительство и в ус не дует, оно делает не как лучше для народа, а как выгодно лично для себя… Волосы дыбом становятся от слухов, и все верят, потому что не созывают Думу, говорят, умышленно не созывают. Все удивляются на терпение в тылу»; «С какой жадностью мы читали речи настоящих русских патриотов вроде Милюкова…». Естественным для невысокого уровня политической культуры в офицерской среде являлось объяснение проблем и военных неудач России наличием внутреннего заговора, германским влиянием в правящих верхах, деятельностью шпионов. Значительный общественный резонанс весной 1915 г. приобрело дело подполковника С.Н. Мясоедова, обвиненного в шпионаже в пользу Германии и казненного по приговору военного суда. Факт причастности Мясоедова к шпионажу в разное время весьма аргументированно оспаривали как эмигрантские, так и отечественные историки, считая, что «дело» явилось результатом интриг соперничавших во властных сферах группировок с целью компрометации и устранения военного министра В.А. Сухомлинова. Современники же не подвергали сомнению шпионство Мясоедова, пользовавшегося покровительством Сухомлинова. Командир Корпуса жандармов генерал Джунковский утверждал, что Мясоедов проник в штаб 10-й армии в нарушение установленных служебных процедур, и именно его деятельностью объяснял поражения войск армии в феврале 1915 года. Эту версию принимали и высшие военные круги, так как она давала удобное для них объяснение военных неудач. Деникин и годы спустя заявлял на страницах мемуаров: «У меня лично сомнений в виновности Мясоедова нет». Он же, передавая мнение Алексеева, косвенно подтверждал и обвинения в измене императрицы, распространявшиеся в 1916 году. Воспринмая слухи о проникшем всюду германском шпионаже, армейская масса, и в том числе офицерство, стала настороженно относиться к государственной верхушке. Недоверие и раздражение в отношении властей распространялись на всю политическую жизнь, сущность которой была малопонятна строевому офицерству и воспринималась как сфера всевозможных спекуляций и злоупотреблений, в которых погрязли правительственные и думские круги, равнодушные к интересам фронта. Снесарев, побывавший в конце 1916 г. в отпуске в столице, отмечал, что Петроград «нервен, полон пересудов и сплетен, лишен нормальной, уравновешенной перспективы… Что касается политического настроения, то оно однообразно левое: все повторяют упорную мысль, что правительство не хочет работать с обществом, что оно не считается с общественным мнением, что мы стоим на краю пропасти и т.п.». Генерал старался не поддаваться подобным настроениям, но негодовал по поводу думцев, превративших свою общественную миссию в прибыльное дело. Отношение фронтовиков к деятельности политиков с предельной эмоциональностью выразил Верховский: «В то время как мы выбиваемся здесь из сил, за нашей спиной в тылу идет какая-то вакханалия внутренней политики». Даже в массе своей не слишком политически развитые офицеры с тревогой воспринимали возрастание политической активности в тылу. Свои впечатления по этому поводу в конце 1916 г. высказал в письме к жене подъесаул А.А. Упорников. «Теперь, когда делать нечего, читаю газеты от строчки до строчки. Ну и кавардак же идет! Воображаю, какая жара теперь наверху и сколько происходит там неизвестных для нас событий. Впечатление такое, что каждый хочет урвать кусок повкуснее. А война - такая отличная декорация для всего этого». Наконец, всеобщей чертой настроений действующей армии и в частности офицерства являлось недовольство состоянием тыла. Многочисленные пороки военного и политического руководства, постоянные проблемы со снабжением войск, сведения о жизни в тылу порождали представление о том, что не только власть, но и общество отвернулось от фронта, и армия осталась единственной силой, борющейся за судьбу и интересы России. В последний день 1915 г. Верховский сделал запись: «Еще одно болезненно, оскорбительно тяжело чувствуем мы сейчас в армии. После первого впечатления войны, когда вся жизнь как бы сосредоточилась в одном усилии, теперь нас забыли. Люди, приезжающие из России, оправившись от ран, говорят, что в России идет сплошной праздник, рестораны и театры полны. Никогда не было столько элегантных туалетов. Армию забыли…» Убеждение о возникшей пропасти, разделившей фронт и тыл, в дальнейшем только усиливалось. В стихотворной форме передал его фронтовик прапорщик А.Н. Жилинский в письме конца 1916 г.: «Здесь газы и огонь - там золото, брильянты,/ Тут деревянные, безвестные кресты - / Там гордо властвуют купцы и спекулянты,/ А рядом - голод и хвосты». Озабоченность и тревогу фронтовиков вызывали очевидные признаки хозяйственного расстройства в тылу. Сведения об этом, наряду с приходившими из дома письмами, в избытке доставляли возвращавшиеся в свои части отпускники. У офицеров, отправлявшихся в отпуск, первым же впечатлением был хаос, охвативший железнодорожный транспорт, те трудности, с которыми была сопряжена дорога домой. Падение уровня жизни в тылу особенно волновало офицеров рабочего и крестьянского происхождения. Вернувшийся в сентябре 1916 г. из отпуска Оськин рассказывал сослуживцам: «Жизнь в тылу становится чрезвычайно дорога… Десяток яиц в деревне стоит семьдесят копеек, белой муки нет, масла тоже, сахар добывается с трудом. Поговаривают, что в городе скоро перейдут на отпуск хлеба по карточкам. В городе Козельске, где мне пришлось часто бывать, магазины пусты, товаров нет. В поездах множество спекулянтов, разъезжающих из города в город, в одном месте подешевле купить, в другом дороже продать. Население устало от войны, ждет с нетерпением мира». К концу 1916 г. тревога за положение семей в тылу, недовольство дороговизной и ненависть к наживающейся на военных трудностях буржуазии - центральные темы не только солдатских, но и офицерских писем. «Бедные, бедные жители Москвы. Вы во власти этих настоящих внутренних врагов - торговцев. Вот где сказался патриотизм русского купечества. Судьба в конце концов расправится с ним». «Москва ведь не только центр всей России, но и центр всего нашего безобразия, спекуляции, нахальства, обдирательства. Там ведь более опасные враги, чем немцы». Тяжелые впечатления о противостоянии тыла фронту наводили на размышления о послевоенном быте, ожидающем бывших фронтовиков. Оказавшись в тылу, офицер остро ощущал свое отчуждение среди общества, живущего иными проблемами и, более того, возлагавшего вину за военные неудачи на армию. «Сейчас, в то время как мы иногда теряем последние силы, теряем здоровье и очень часто саму жизнь, - писал домой Упорников, - в то время, когда у нас бывают недели, в которых нет времени даже умыться, на нас подчас смотрят чуть-чуть лучше, чем на обыкновенных разбойников. С такими взглядами мне пришлось встретиться в последнюю поездку, и просто диву даешься, как много людей так думают… Когда я думаю об этом, когда невольно вспоминаются вагонные и другие разговоры во время отпуска, то на душе накипает страшное чувство обиды». С негодованием видели они в тылу обилие молодых мужчин, как военных, так и штатских, избегавших фронта, - офицеров запасных частей и различных воинских учреждений, гражданских чиновников, служащих военизированных организаций Земского и Городского союзов, получивших презрительное прозвище «земгусары и гидроуланы». Особого внимания заслуживают взгляды российского офицерства на цели и задачи войны, обусловленные их политическими знаниями и ориентирами. Исследователи приходят к выводу, что в начале XX в. в военных верхах преобладали представления о враждебном окружении России и угрозе ее безопасности со стороны иностранных держав и на Западе и на Востоке. Само вмешательство России в мировой конфликт русские военачальники считали неизбежным, объясняя его геополитическим, экономическим, культурным и даже нравственным противостоянием Германии и России. В целом же, по признанию Деникина, «офицерский корпус, как и большинство средней интеллигенции, не слишком интересовался сакраментальным вопросом о "целях войны"». Идея совместной коалиционной борьбы и солидарности с союзниками по Антанте никогда не занимала заметного места в представлениях военных, а будучи частью официальной риторики, постепенно вызывала все большее раздражение, особенно среди фронтовиков. В 1915 г. непопулярность союзников в войсках была уже такова, что командование не решалось ссылаться при постановке боевых задач на необходимость координированных действий с союзниками. Тяготы войны убеждали в том, что Россия если и не сражается с сильным врагом один на один, то выносит на себе основной груз войны из-за недобросовестных союзников. Таким образом, в международном пространстве Россию окружают не враги и союзники, а лишь противники разной степени враждебности. В июле 1916 г. позиции, которые занимала дивизия Снесарева, посетила группа японских офицеров. Русских не усыпляло временное, вызванное обстоятельствами, союзничество, и настороженность в отношении недавних противников на Дальнем Востоке сохранялась. Снесарева же беспокоил вопрос и более крупного масштаба: «Воевать с ними, конечно, будем, но в первую голову или после англичан? - вот в чем вопрос». По мысли генерала, России еще долго предстояло утверждаться в мире силой оружия. С началом войны более или менее единодушный отклик в обществе могла встретить только идея защиты отечества от агрессии со стороны Германии и Австро-Венгрии. Эта идея и владела офицерством всех категорий. Необходимость обороны Родины не подвергалась сомнению, однако именно представления о Родине, ее благе и собственной за него ответственности отличались у представителей разных слоев общества. Наиболее однородными были взгляды кадровых офицеров, у которых понятия о профессиональном и государственном долге изначально естественно совмещались, но военные неудачи, очевидные процессы разложения армии и государства в ходе войны вызывали разлад. Обвинения по адресу высшего командования, властей, политиков - сил, олицетворявших государство, приводили к естественному заключению, что именно государственная власть в существующем виде препятствует исполнению офицерством своего профессионального долга, мешает армии одерживать победы. В условиях общественного, политического, хозяйственного кризиса, охватившего Россию на рубеже 1916-1917 гг. во взглядах офицерства так или иначе находили отражение настроения самых широких слоев общества с его общей усталостью и разочарованием от известий с фронта, раздражением деятельностью властей и командования. К этому добавлялись неудовлетворенность отношением общества к армии, признаки утраты внутреннего единства. Подавляющее большинство офицерства, ощущая безуспешность и бесперспективность боевоей службы, постепенно накапливало в себе недовольство. Слабость власти и утрата ею остатков общественного авторитета вредила и профессиональным интересам офицерского корпуса; из надежной опоры монархии он постепенно превращался в оппозиционную общественную силу. Первая мировая война явилась фактором огромных социальных и политических перемен, предопределивших пути последующего развития многих стран - участниц конфликта. Особое место в этих процессах принадлежало представителям той части населения, которая непосредственно была вовлечена в военные действия, именно они со своим жизненным опытом и социальной активностью в наибольшей мере повлияли на исход войны для своих стран и их послевоенное будущее. В этом смысле весьма значимым представляется пример России, для которой участие с мировой войне хотя и не привело к военному поражению, но обернулось полным крушением прежнего общественного строя и государственного порядка, положило начало их революционному преобразованию.
Гребенкин И.Н. Вопросы истории №2 (..2010)
Офицеры военного времени
Формирование русского офицерского корпуса в годы Первой мировой войны (1914–1918)
Одной из главных причин, изменивших социальный состав русского офицерского корпуса, были большие потери, понесенные им в первые месяцы войны, а также - специфическая система ускоренного обучения новых кадров, ставшая главным источником пополнения командного состава в 1914–1917 гг.
К моменту начала войны в рядах офицерского корпуса насчитывалось 40 590 человек, при этом до штатного расписания не хватало 3000 офицеров. Требовалось срочно увеличить численность командного состава в связи с открытием боевых действий. За короткий срок были исчерпаны все имеющиеся резервы, но так как в ходе мобилизации приводились в боевую готовность одновременно войска первой и второй очереди, приходилось искать дополнительные источники пополнения офицерского корпуса.
В своем отчете военный министр В. А. Сухомлинов отмечал: «Для увеличения числа офицерских чинов образованы источники постоянного пополнения кадров путем ускоренного выпуска из военных училищ, которые дали 8400 человек в 1914 году, и подготовлены к выпуску 10 000; допущены к производству в офицеры частью с экзаменом, частью без экзамена, все нижние чины, имеющие соответствующий уровень образования».
За период с 19 июля по 3 августа (ст. стиль) 1914 г. - начало военных операций в Восточной Пруссии - состав офицерского корпуса увеличился до 98 000 человек. Из них было определено на службу из отставки 1136, переведено с административной должности 516, произведено в прапорщики запаса и прапорщики 2733, сдали экзамен при военных училищах 43, призвано из запаса 2700.
Таким образом, к первым боям кадры для пополнения офицерского корпуса были исчерпаны. Возникала проблема поиска дополнительных источников для восполнения потерь в ходе войны. Большая протяженность линии фронта и огромный размах боевых действий влекли за собой большие потери в личном составе Действующей армии. Незнание условий войны, нарушение противником правил обращения с пленными и парламентерами, применение отравляющих газов и большого количества техники на полях сражений, которые русское общество не было готово воспринять ни практически, ни морально, вело к массовой гибели офицеров на фронте. Только в течение первых пяти месяцев войны из строя выбыло 13 899 офицеров. Общие потери командного состава русской армии за всю войну - 130 959 человек (без учета военных чиновников и врачей) - превосходят все предыдущие кампании конца XIX - начала XX века.
Перед командованием стоял вопрос о скорейшем пополнении офицерских рядов, причем новые командиры должны были отвечать всем требованиям, выдвинутым войной: техническая грамотность, максимальное сближение с личным составом, умение быстро разбираться во взаимодействии различных родов войск.
В сложившейся ситуации, дабы скорее восполнить убыль офицеров в войсках, требовалось обеспечить постоянный приток новых командных кадров. Учитывая, что на первых порах основной контингент учащихся в школах прапорщиков состоял из более или менее образованных солдат, хорошо знакомых с военным делом, начальник Генерального штаба генерал от инфантерии М. А. Беляев выступал за дальнейшее развитие и расширение школ прапорщиков, тем более что к 1 декабря 1914 года в армии не доставало до штатного расписания 14 500 офицеров. Со временем стало увеличиваться количество открытых школ прапорщиков: 12 - в 1914 году, к 1 января 1916 года - 34 школы, к 1 января 1917 года - 38 школ, к осени 1917 года - 41.
В 1915 году, таким образом, армия получила 7608 прапорщиков, в 1916 году - 12 569, а к 1 мая 1917 года общее число составило 22 084 человека. Из приведенных цифр видно, что основным источником пополнения офицерского корпуса в годы Первой мировой войны были школы прапорщиков.
В эти школы направлялись нижние чины, а также люди со стороны с надлежащим уровнем образования (II разряд). Основным составом были представители купечества, мещанства, крестьянства. В школах прапорщиков количество дворян и офицерских детей крайне низко. Всего к 1 мая 1917 г. военные училища и школы прапорщиков окончили 172 358 человек, а с 11 мая по октябрь еще 20 115. Общее число офицеров, произведенных в военное время, составило 207 000 человек. Если еще прибавить произведенных в офицерский чин во время июньского наступления 1917 г., то общее число офицеров военного времени составит 220 000 человек. По подсчетам историков, на данный период офицерский корпус насчитывал 250 000. Таким образом, за годы войны сменился социальный состав русского офицерства и изменился его облик.
Условия войны заставили отказаться от традиционных принципов набора в военные училища, открыв туда доступ любому грамотному человеку. Уровень подготовки же с трудом мог соответствовать офицерскому званию. Поскольку школы прапорщиков уступали военным училищам по качеству преподавания и системе приема, то это сказывалось на положении обучающихся и на их образовательном уровне.
Уже после первых выпусков выяснился низкий уровень подготовки в школах прапорщиков. Также было отмечено несоответствие учащихся требованиям, предъявляемым офицерам: образование, грамотность, правила поведения. Это позволило генералу Адлербергу отметить в докладе Николаю II, что «…большинство прапорщиков состоит из крайне нежелательной для офицерской среды элементов».
Начальники школ всячески боролись за улучшение качественного состава учащихся. К примеру, начальник 4-й Московской школы прапорщиков полковник Шашковский, назначенный на эту должность с поста начальника 1-го кадетского корпуса и имеющий большой педагогический опыт, применял специальный отбор кандидатов на поступление: «Тотчас после укомплектования прибывшим предлагается написать автобиографию. Оказавшиеся принадлежавшими к профессиям, несоответствующим для перехода в офицерское общество (приказчик, прислуга и т. п.), отчисляются». Однако такие меры целиком зависели от начальников школ и были единичными. Офицерское сословие продолжало пополняться «нежелательными элементами».
Здесь необходимо отметить, что не все выпускники школ прапорщиков попадали на фронт. Многие направлялись в запасные полки и батальоны, где занимались подготовкой маршевых рот. От их знаний зависел уровень подготовки пополнений для фронта, а он был очень слабым. «В армию пришла молодежь, плохо подготовленная в запасных частях… вообще начиная с 1915 года армия стала походить на ландмилиционное войско», - отмечал командующий 8-й армией генерал А. А. Брусилов. Требовалось скорейшее решение проблемы подготовки офицерского состава.
Анализ документов мобилизационного отдела ГУГШ за период 1915–1916 гг. позволяет сделать вывод, что для многих людей школы прапорщиков явились начальной ступенью дальнейшей карьеры. Канцелярия начальника ГУГШ буквально завалена прошениями о зачислении в школы представителей мещан, купцов, крестьян.
В ходе войны офицерский корпус целиком преобразился, приобретя, как и армия, народный характер. Он перестал быть профессионально-этической отгороженной частью общества. Постепенно старый кадровый состав, понесший большие потери и потому практически истребленный, был заменен новым, выпущенным с краткосрочных курсов. Отечественные специалисты отметили, что к концу 1917 г. в большинстве воинских частей из 100 % офицеров 98 % были прапорщиками военного времени.
Таким образом, офицерский корпус не только численно увеличился, но и перешел на новую систему комплектования - бессословную. Юридически офицерство продолжало оставаться привилегированным сословием, на деле же оно состояло из народа, прошедшего ускоренную подготовку.
Попадая в армию, новоиспеченные прапорщики сталкивались с кадровыми офицерами. Хотя последних оставалось немного, они считали себя хранителями и продолжателями традиций русского офицерства, в основе которых лежала служба стране и престолу. Мировоззрение старых кадровых офицеров можно выразить словами одного военного журналиста: «…кто бы воевал, кто обязан подавать пример. Мы, кадровые офицеры. Государство нас даром учило…нам платили жалованье, мы принимали присягу. Наконец, я служу в полку, в котором предки мои совершали легендарные подвиги, не считаясь ни со временем, ни с погодой, ни с численностью врага. Они были герои духа и долга». Совсем другое дело - молодые прапорщики, прошедшие короткий курс обучения. Их положение в офицерском обществе определяла не только профессиональная непригодность, но и полная неподготовленность к тому, чтобы стать офицером. Здесь следует разделять произведенных в офицерский чин на фронте солдат, которые были знакомы с военным делом, и выпускников школ прапорщиков, в прошлом тыловых солдат, ополченцев и студентов, а также людей со стороны, не имевших ни малейшего понятия о воинской службе.
Многие из них шли в армию ради карьеры, особенно после приказов военного министра о положении офицеров военного времени при демобилизации армии. Обладающие хоть каким-нибудь образовательным цензом стремились стать офицерами, чтобы с помощью военной карьеры завоевать положение в обществе. Такими молодыми прапорщиками комплектовался в годы войны офицерский корпус.
Это во многом привело к неприятию прапорщиков кадровым составом армии. «В полках по три-четыре офицера, на которых можно положиться: капитаны и поручики; они командуют батальонами. Остальные прапорщики не могут отличить правой руки от левой», - доносил командующему Юго-Западным фронтом генерал П. И. Лечицкий. Подобное отношение к новым офицерам происходило из-за противоречий в подготовке и воспитании кадровых военных и учащихся ускоренных курсов. Все знания, навыки и общественные нормы, которые раньше офицеры вырабатывали годами, теперь необходимо было пройти за четыре месяца. Неудивительно, что за такое короткое время будущие командиры не успевали освоить даже азы военной науки. «Сегодня на плацу показали трехдюймовую пушку и сделали из нее выстрел. На этом закончилось практическое и теоретическое знакомство с артиллерией. Зато много и усердно занимаемся фортификацией на… классной доске. Настоящих окопов мы не видели, проволочных заграждений тоже».
Во время обучения учащиеся школ прапорщиков практически не получали боевой подготовки, так как начальство считало, что всему можно выучиться на фронте. «Вообще стрелковому делу внимания у нас уделяют очень мало. За четыре месяца было только три стрельбы из винтовки и одна из револьвера».
Сложившаяся в армии обстановка способствовала возникновению внутреннего конфликта между прапорщиками и старыми кадровыми командирами. Во многом к этому приводили пробелы и недочеты в системе ускоренной подготовки. Прошедшие ее молодые офицеры оказывались малопригодными в условиях фронта. Это вызывало у начальства желание сберечь старые опытные кадры, поэтому сплошь и рядом прапорщиков посылали в самые опасные места.
Наиболее жестким отношение к таким офицерам было в гвардейских полках, сумевших в условиях войны сохранить свои старые традиции. Анализ протоколов офицерских собраний лейб-гвардии Волынского, Литовского и Гренадерского полков позволяют выявить следующую тенденцию.
Каждый новоприбывший офицер, в том числе и прапорщики, сперва состоял приписанным к войсковой части, то есть выполнял все функции офицера, участвовал в боях, но не числился в списках полка. По истечении определенного срока офицерское собрание полка решало вопрос о соответствии кандидата офицерскому званию и оставляло за собой право принять его в состав полка или же исключить. Подобные факты отмечает в своих записках генерал А. И. Деникин, занимавший в 1916 г. должность генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта: «Помню, когда после тяжелых боев на фронте Особой (в состав которой входили гвардейские полки. - Н. К.) и 8-й армий генерал А. М. Каледин настоял на укомплектовании гвардейских полков несколькими выпускниками ускоренных курсов. Офицеры эти, неся наравне с гвардейцами тяжелую службу, явились в полках совершенно чужеродным элементом и не были допущены по-настоящему в полковую среду».
Этот факт приведен не случайно. Стечением времени среди выпускников школ прапорщиков стали появляться совершенно не годные к службе люди. Вследствие этого особое внимание высшее командование уделяло вопросу соотношения учащихся временных школ их будущему званию. Примером может служить один из приказов командующего Кавказской армией Великого князя Николая Николаевича от 20 декабря 1915 г., в котором особое внимание уделялось положению, сложившемуся в школах прапорщиков. В нем отмечалось, что молодые офицеры избегают отправки на фронт, причем «…просьбы эти всегда мотивируются расстроенным здоровьем либо слабостью сердца и легких, мешающей нести службу в горах, что нередко подтверждается прилагаемыми к ходатайствам удостоверениями врачей. Равным образом замечено, что школы прапорщиков иногда выпускают лиц уже опороченных судом или с предосудительной нравственностью (что в офицерском корпусе мирного времени считалось совершенно недопустимым. - Н. К.). Ввиду сего приказываю ни под каким видом не принимать в школы прапорщиков лиц, страдающих болезнями, мешающими несению строевой службы, или опороченных по суду и обладающих недостаточной нравственной устойчивостью».
Отношение кадровиков к новопроизведенным прапорщикам четко выражают слова из записанного фронтовым журналистом диалога: «Как вы смеете, прапорщик, меня учить! Щенок! Мальчишка! Кадетик! Фунт соли солдатской не съел, а лезет учить старых боевых офицеров!» Подтверждение подобного отношения можно встретить в воспоминаниях генерала А. И. Деникина, отмечавшего: «Эта замкнутость поставила офицерский корпус в очень тяжелое положение во время мировой войны, опустошившей ее ряды… Офицерство дралось и гибло с высоким мужеством. Но наряду с доблестью, иногда с рыцарством, в большинстве своем в военной и гражданской среде оно сохраняло кастовую нетерпимость, архаическую классовую отчужденность и глубокий консерватизм».
Это отторжение возникло в силу того, что выпускники временных учебных заведений изначально не принадлежали к офицерскому обществу. Они не воспринимали его традиций, законов, культуры, были чужды принципам военной жизни. Конечно, в мирное время в офицерском корпусе было много представителей недворянского происхождения. Однако они получали в военных училищах надлежащее воспитание и образование, которые готовили их к военной профессии. Им внушали многие установки офицерских взаимоотношений, которым те следовали на протяжении дальнейшей службы. Во время войны все выглядело иначе, и профессия офицера стала во многом средством улучшения общественного положения. Поэтому, даже надев погоны, новые люди не могли стать полноправными членами офицерского общества. Многие правила офицерской жизни не распространялись на прапорщиков.
Им даже было отказано в дуэлях, которые на протяжении веков были связаны с понятиями долга и чести. По мнению многих командиров, новоиспеченные прапорщики ускоренных курсов не попадают под эти категории, как не пользующиеся правами действительной службы. «К черту дуэль. Вызовет меня какой-то дурак, мальчишка, которого просто ремнем выдрать нужно, а я, чтобы не прослыть трусом, должен с ним стреляться». До войны все офицеры имели право на дуэль как исключительное средство решения вопросов, в которых задета честь. Теперь же она стала привилегией старого кадрового состава.
Другой причиной взаимного отчуждения, возникшего среди офицерства в военные годы, была неготовность молодых офицеров к командованию нижними чинами. Почти вся русская армия нуждалась в грамотных офицерах-инструкторах, которые смогли бы сплотить отдельных людей в военной форме в единые отряды. Хотя программы школ прапорщиков несколько раз менялись, качество выпускников по-прежнему оставалось низким, и эта проблема так и не была решена в годы войны: «…главное - отсутствие крепких духом офицеров-инструкторов. Последние набирались или из стариков, или из зеленой молодежи, которых самих надо было учить военному делу. Особенно резко эти недочеты сказывались в пехоте, где потери и убыли кадровых элементов были особенно высоки».
Плохая подготовка и неумение общаться с подчиненными приводили к отрицательному отношению к прапорщикам среди нижних чинов.
Это можно установить по характеристикам, даваемым офицерам-прапорщикам в солдатских письмах и фронтовом фольклоре. «Всего более угнетает, что старыми солдатами командуют выскочки-офицеры. Солдат они не понимают или понимают, а забот не видно». Кроме того, солдат угнетало то, что офицерская молодежь, не воспринимая порядков и культуры нового для них армейского общества, пытается утвердить себя в нем через грубое отношение к подчиненным, что ранее было недопустимо. «Мы без офицера, что без головы. Да беда, что голова худа. Что хуже… У нас прапорщик был: и невинен, а в морду бил». Больше всего по солдатскому самолюбию ударяло то, что многие прапорщики были из одной с ними среды. Если вспомнить, каким способом отбирались из воинских частей кандидаты на учебу, станет ясно, что это был далеко не лучший элемент.
В большинстве своем они были из тыловой службы. Вообще в школах прапорщиков количество юнкеров с боевым опытом было невелико. В 1-й, 2-й, 3-й, 4-й Петергофских школах из 1098 человек с боевым опытом было 19 %. Во 2-й Московской из 542 учащихся боевой опыт имели 37 %. Здесь следует отметить, что в общее число людей с боевым опытом входят как бывшие под огнем противника, так и находившиеся возле линии фронта. Если же брать в расчет непосредственно участвовавших в сражениях, то их число будет еще меньше. Солдаты считали обидным подчинение не опытному командиру, а плохо обученному прапорщику, которых иногда называли «заурядами». «Здесь опять эти зауряды самые. Обида мне и всему воинству. Свинаря вместо царя». Поведение молодых прапорщиков на фронте было объектом солдатских шуток и рассказов. Причем высмеивалось не наличие как таковых, а неумение и нежелание ими пользоваться.
Это был своеобразный акт недоверия к молодым офицерам, который в принципе был недопустим в условиях фронта. Многие участники мировой войны отмечали, что «…для того, чтобы выиграть сражение, одного повиновения мало. Нужно, чтобы солдаты доверяли своим командирам». Для прапорщика, чтобы стать «своим» для солдатского мира, необходимо было побывать под огнем. По поведению человека в таких условиях судили о его профессиональной пригодности: «У нас офицер ни тебе учен, ни тебе умен, а словно индюк выхаживает. Зато до дела - ни пальчиком. Ждем, когда же бой испытает».
Подобное отношение касалось в первую очередь выпускников ускоренных курсов, находившихся в более трудных условиях. Оторванные войной от привычных занятий, они попадали в новый, непонятный для них мир. Не зная его законов, плохо подготовленные к восприятию условий войны, они не могли найти общий язык ни с другими офицерами, ни со своими солдатами. Многие прапорщики стремились соединиться с солдатской массой, находясь на одном с ней уровне: «Вы не зовите меня «ваше благородие», когда бываете наедине со мной, зовите просто «Дмитрий Прокопьевич».
Этим они пытались разрушить барьер, разделявший офицерство и солдат, остававшийся нерушимым, несмотря на различные социальные изменения, произошедшие в русском обществе в начале века и в период Первой мировой войны. Новые офицеры всячески подчеркивали, что имеют социальный статус одинаковый с солдатами (это считалось недопустимым в традиционном офицерском обществе): «Знаете что, поручик Завертаев, я не знаю, какого вы происхождения, но я того же самого, как и эти солдаты, и когда мне говорят, что солдаты - это серая скотинка, то я отношу это на свой личный счет».
Другие, наоборот, чувствовали, что они внутренне не соответствуют новой для них военной среде. С этой точки зрения весьма характерны заметки, сделанные прапорщиком С. М. Устиновым во время его службы в Симферополе в 33-м запасном пехотном полку. Поступив в армию добровольцем, Устинов после некоторого пребывания в полку был направлен в Одесское военное училище на краткосрочные курсы подготовки офицеров, так как до войны он работал нотариусом. После завершения учебы, получив чин прапорщика, он направляется в качестве командира в свой полк и оказывается командиром тех людей, которые недавно обучали его азам военной науки. «Странно мне было чувствовать себя пред этим опытным старшим солдатом, - описывает автор встречу со старым фельдфебелем, - который знал, вероятно, службу более, чем я, офицером, высоко стоящим над ним по лестнице субординации, когда всего четыре месяца назад он был моим непосредственным начальником, распоряжения которого были для меня законом».
Подобные офицеры не представляли, в каком мире они оказались, надев новые погоны. Они не были готовы командовать, принимать ответственные решения, то есть выполнять функции командира, к выполнению которых готовили в традиционных военных училищах. С. М. Устинов отмечает, что, став офицером, он «просто боялся… не за себя, нет, а за ту ответственность, которую я должен был взять за других. Я понял, что во мне не было главного, что нужно было для командного состава: я мог повиноваться, но не приказывать другим. Я чувствовал себя более штатским, чем когда-нибудь».
Поведение молодых прапорщиков на фронте было объектом многих солдатских шуток и рассказов. Причем высмеивалось не наличие знаний как таковых, а неумение и нежелание ими пользоваться. Это был своеобразный акт недоверия к молодым офицерам, который в принципе был недопустим в условиях фронта. Многие участники мировой войны отмечали, что «…для того, чтобы выиграть сражение, одного повиновения мало. Нужно, чтобы солдаты доверяли своим командирам».
Интересно, что подобным испытаниям и насмешкам подвергались именно окончившие школы прапорщиков. Выпускники ускоренных курсов при военных училищах находились в глазах старых офицеров, считавших, что имя учебного заведения говорит само за себя, в более выгодном положении. Что же касается солдатской массы, то в ней особенно ценились произведенные в офицерский чин за отличие. Как правило, это было награждение Георгиевским крестом, резко поднимавшем общественный статус его владельца.
Особенно трудным для молодых прапорщиков был процесс вхождения в офицерское общество. Здесь им пришлось столкнуться со старыми офицерами, считавшими себя хранителями традиций военного сословия. Именно они - хорошо подготовленные профессионалы - стремились сохранить в неприкосновенности, несмотря на социальные и психологические изменения в обществе, вызванные тремя годами тяжелой войны принципы офицерской жизни и взаимоотношений.
Новые офицеры всеми силами стремились войти в новый для них мир, используя при этом различные способы, которые часто вызывали еще большее неприятие кадрового офицерства. «… Все были произведены уже давно в офицеры, причем, ставши офицерами, они, естественно, очутились на первых порах в сложном положении. Они больше, чем кто-либо, чувствовали разницу между кадровым офицерством и собой, и им особенно трудно было выбрать ту или иную линию поведения на новом поприще, открывшиеся для них офицерской звездочкой. Всех их можно было разделить по индивидуальным свойствам на две группы.
К первой относились те прапорщики, которые сразу же решились сделаться «господами», что при их неумении выглядело смешно и породило много комических сцен. Такие обыкновенно чувствовали себя с первых же шагов со всеми в равном положении: совали первыми свою руку, вмешивались в разговоры, их не касающиеся, авторитетно заявляли свое мнение старшим.
Вторая группа долго присматривалась к старому офицерству, как никогда изучая его привычки, характер и манеры, и перенимала их постепенно, более или менее удачно. Этим они многое выигрывали, и к ним кадровые офицеры настолько привыкли, что не делали для них никакой разницы».
Оказавшись в военной среде и одновременно отторгнутые ею, они становились легкой добычей разных организаций, ведущих антивоенную и антиправительственную пропаганду. Не случайно именно среди прапорщиков, не имеющих четких представлений о войне и ее целях, о роли офицера в армии, разворачивается разного рода агитация. Один из участников войны - генерал В. А. Кислицын - отмечал, что «…офицеры старой школы все сплошь были монархистами». Что же касается остальных, то «… все эти господа (земгусары, агитаторы) облекались во всевозможную форму, украшали себя шпорами и кокардами и втихомолку обрабатывали низы армии, главным образом - прапорщиков».
Постепенно, к концу 1916 г., офицерский корпус и русская армия приобрели новые черты. Особенно это коснулось офицерского корпуса, наиболее пострадавшего от потерь. Попытки восполнить эти потери приводили к ухудшению качества состава корпуса, что сразу сказывалось на боеспособности армии: «За три года войны большинство кадровых офицеров и солдат выбыло из строя, и оставались небольшие кадры, которые приходилось спешно пополнять отвратительно обученными людьми из запасных полков и батальонов. Офицерский состав приходилось пополнять вновь произведенными прапорщиками, тоже недостаточно обученными. Были не только роты, но и батальоны, во главе которых находились молодые прапорщики». Эта молодежь стала основой нового офицерского корпуса, складывающегося в условиях военного времени.
К 1916 г. фактически командный состав полностью менялся несколько раз. Учитывая, что пополнения состояли в основном из выпускников школ прапорщиков, и опираясь на анализ системы приема и подготовки в этих учебных заведениях, можно утверждать о складывании к этому времени совершенно нового типа офицера русской армии.
Новый тип офицера резко отличался от довоенного. Прежде всего это был человек, ставший офицером не по воспитанию и убеждениям, а по необходимости. В его подготовке отсутствовали важные элементы традиционного обучения мирного времени. Внимание уделялось ускоренности выпусков, а не глубине знаний, получаемых за короткое время. Совершенно не готовые к новой роли офицера, эти люди не могли найти себе применения на фронте. Они были обязаны своим положением войне, превратившей их из ничего в «благородия», предоставив возможность дослужиться до дворянства. В силу карьерных устремлений они окончательно оказались отделены от солдат и в то же время не принятыми старыми кадровыми офицерами. Полная неприспособленность к военной жизни и отсутствие твердых убеждений, являвшихся основой офицерского мировоззрения, делали их способными к совершению необдуманных поступков. Это могут подтвердить события 1917 г.
Копылов Н. А.
Из книги Неизвестный Мессершмитт автора Анцелиович Леонид ЛипмановичБудни военного времени В стране и за ее пределами происходили знаменательные события. Хейнкель строил четырехмоторный Не-177, заказ на который он получил еще в середине 1938 года. Переделанный под пикирующий бомбардировщик «Юнкерс» Ju-88 удвоил свой первоначальный взлетный
Из книги Императорская кухня, XIX - начало XX века автора Лазерсон Илья ИсааковичЗавтраки и обеды военного времени Когда началась Первая мировая война и Николай II в августе 1915 г. отъехал в Ставку, там сложился свой церемониал приема пищи. В Ставке также практиковались два «официальных» приема пищи, только несколько смещенных по времени: в 12.30
Из книги Собибор - Миф и Реальность автора Граф Юрген2. Показания военного времени и первых послевоенных лет Всего лишь через два месяца после прибытия в Собибор первых эшелонов с заключенными, 1 июля 1942 года, лондонская газета польских эмигрантов Polish Fortnightly Review («Польское двухнедельное обозрение») опубликовала статью об
Из книги Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны автора Лоу КитГлава 16 ВЫБОР ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ Вторая мировая война никогда не рассматривалась обычным конфликтом из-за территории. Это была еще и война расовой и этнической принадлежности. Некоторые определяющие ее события не имели ничего общего с завоеванием и удерживанием реальной
Из книги Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине автора Шубин Александр Владленович8. По законам военного времени Каждую из приходящих в Екатеринослав армий жители оценивали прежде всего по грабежам. На общем фоне гражданской войны меры Махно против грабителей можно признать удовлетворительными. По свидетельству того же Гутмана, «такого повального
автора Корниш НИзменения военного времени Опыт, приобретенный во время войны, повлек за собой целый ряд организационных изменений в вооруженных силах. Новое техническое оборудование, такое как телефоны, стало общеупотребительным на всех уровнях. Количество пулеметов сильно возросло
Из книги Русская армия 1914-1918 гг. автора Корниш ННовшества военного времени Одним из способов, которые русские стали использовать для преодоления трудностей фронтальных атак, стало формирование гренадерских взводов, предназначенных для действий на острие наступления. Другим явилось применение партизанской тактики,
автора Из книги Загадки ленд-лиза автора Стеттиниус ЭдвардГлава 22. Визит в Великобританию военного времени В 1.30 15 июля 1942 года швейцар впустил меня в здание на Даунинг-стрит, 10. Вместе со мной был У. Баллит, прибывший с поручением от военно-морского министра Нокса. Так как заседание Военного кабинета еще продолжалось, мы
Из книги Спасительный 1937-й. Как закалялся СССР автора Романенко Константин КонстантиновичЧасть II. По законам военного времени
Из книги Сионизм в век диктаторов автора Бреннер Ленни24. ПРОВАЛ СПАСАТЕЛЬНЫХ ОПЕРАЦИЙ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ Помощь европейским евреям во время второй мировой войны может рассматриваться только в контексте общих военных усилий союзников. Во все времена главной заботойВеликобритании и Франции, а затем и Соединенных Штатов было
Из книги Россия в XVIII веке автора Каменский Александр Борисович4. Россия в условиях военного времени Заключив летом 1700 г. мирный договор с Турцией, Россия объявила войну Швеции и двинула свои армии в сторону крепости Нарва. Формально целью войны провозглашалось возвращение «отчин» и «дедин», т. е. прибалтийских земель, некогда
автора Лор ЭрикЭкономическая политика военного времени После внезапного начала войны министр иностранных дел С.Д. Сазонов заявил: никаких репрессивных мер, касающихся личности или имущества граждан враждебных государств, принято не будет{196}. Как утверждает Эдвин Борхард, «пожалуй, ни
Из книги Русский национализм и Российская империя [Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны] автора Лор ЭрикРазвитие конфискационных мер в условиях военного времени До войны уже существовали меры, которые ограничивали права как иммигрантов из других стран, так и подданных Российской империи еврейского, польского и немецкого происхождения на приобретение земли. Однако путь
Из книги Униформа Красной армии автора Липатов Павел БорисовичСнаряжение военного времени Из соображений экономии многие предметы снаряжения из кожи заменили брезентовыми или кирзовыми, где кожаными оставались лишь некоторые, наиболее ответственные детали. Так, полоска кожи с дырками для затягивания нашивалась на
Из книги Война: ускоренная жизнь автора Сомов Константин КонстантиновичПо нормам военного времени Путь солдата на войне и вблизи ее обычно катился по замкнутому кругу: запасной полк, передовая, госпиталь, опять запасной полк и передовая - и так до конца всемирного побоища. Для этих этапов приказом народного комиссара обороны № 312 от 22
